Подмена - Бренна Йованофф

Я облокотился на крышку автомата.

— Слушай, тебе понравился концерт?

Тэйт продолжала игру, следя за мячиком, катившемся по минному полю препятствий и колокольчиков.

— Ничего так, для тех, кому такое нравится.

— А какую ты музыку любишь?

— Всякую. Разную. Слушай, ты не мог бы отойти от стекла?

Когда она говорила, у меня по шее бежали мурашки, то ли от нервов, то ли… от того, что мне нравился ее голос… как бы… Я встал рядом с автоматом и стал смотреть, как мячик снует среди препятствий и ловушек.

Напиток Морриган потихоньку выветривался, меня слегка вело, но это не было неприятно. Напротив, появилось ощущение расслабленности и свободы, как в легком подпитии.

Я пребывал в том волшебном состоянии, когда мир кажется податливым и ничто не выглядит ни непреодолимым, ни слишком страшным. Я стоял перед игровыми автоматами и смотрел на Тэйт. Она орудовала лапками с таким видом, будто занималась серьезным делом. И больше не разговаривала со мной.

Когда последний шарик скрылся в брюхе автомата, она со вздохом повернулась ко мне.

— Ну, что? Чего тебе надо?

— Не подкинешь меня домой? — Слова вырвались прежде, чем я успел их обдумать.

Она подняла голову, чтобы взглянуть на меня; ее лицо было непроницаемо, а подбородок торчал так упрямо, что мне захотелось схватить ее за плечи и трясти, чтобы она перестала так на меня смотреть.

После долгого молчания, заполненного пиликаньем сирен и миганием огоньков пинбола, Тэйт кивнула.

Мы отъехали всего на квартал от «Старлайт», когда я понял, что принял неправильное решение. Этой ночью боярышник выветривался гораздо быстрее, чем накануне, а вместе с ним улетучивалась и эйфория, вызванная моей игрой перед полным залом. Теперь каждый неровный участок дороги и каждая выбоина, на которой подскакивала машина, пробирали меня до костей.

Тэйт, похоже, ничего не замечала. Она смотрела прямо перед собой, сквозь залитое дождем ветровое стекло, и болтала о школе и независимом кино. Она держалась абсолютно спокойно, как будто никуда не спешила и ждала своего звездного часа. То есть минуты, когда она задаст свой роковой вопрос, и мне ничего не останется, кроме как ответить.

Воздух загустел от запаха железа. Я проглотил ком в горле и приоткрыл окно.

Мы были в шести кварталах от моего дома, когда наступила расплата — отвратительная и неизбежная. Я закрыл глаза и стал считать в обратном порядке, пытаясь унять дрожь и выдавить отравленный воздух из легких. В животе что-то всколыхнулось, но я заставил себя не обращать внимания и медленно, глубоко дышать. Пот лил с меня градом.

Когда теплая судорога снова скрутила желудок, я откашлялся.

— Тэйт, остановись, пожалуйста.

— Эй… Эй, что с тобой?

— Мне что-то очень нехорошо.

Что было огромным преуменьшением. Мне никогда в жизни не было так плохо, даже от чертового железа или нержавеющей стали, даже в самых худших случаях.

Головокружение накатывало волнами, перед глазами все плыло. В ушах шумело, пелена черных точек мешала смотреть. Запах металла стоял во рту и носу. Он просочился мне под кожу, в кровь, пульсировал в костях и суставах.

Тэйт схватилась за рычаг и переключила передачу в режим парковки.

— Это…

Но я уже рывком открыл дверь.

Я вывалился наружу, но ноги отказались меня держать. Из кромешной тьмы земля вздыбилась мне навстречу. Я упал на четвереньки и постоял так, не шевелясь, пережидая самое худшее, пока не нашел в себе силы лечь. Мне нужно было побыть в тишине и одиночестве. Свернуться клубочком в темной комнате, где ни звука, ни движения.

Прижавшись щекой к траве, я вдыхал зеленые запахи листьев, стеблей и корней. Дождь легко и прохладно падал мне на лицо. Мне нужна была Морриган.

— Мэки, ты как?

Тэйт согнулась надо мной с протянутой рукой, словно хотела взять меня за плечо, но боялась дотронуться. Все мое тело приступами сотрясала страшная судорожная дрожь.

Я крепко зажмурился, стараясь совсем не шевелиться. Каждый вздох отзывался бурей спазмов в груди.

— Мэки, скажи, что ты в порядке! — В ее голосе звенело напряжение.

Боль в локтях и коленях становилась все сильнее, из тупой и пульсирующей она быстро превращалась в удары молотка.

Я поднял глаза на Тэйт, пытаясь придумать, что бы ей сказать, чтобы она замолчала. Но боялся выдать голосом свое состояние.

Тэйт нащупала мою руку, ее пальцы накрыли мои костяшки, обхватили ладонь. Ее прикосновение не было грубым, но от нажатия боль прострелила руку до локтя, так что я дернулся, закусив губу.

— У тебя руки совсем холодные! — сказала она.

От тревоги, звучавшей в ее голосе, у меня еще сильнее разболелось горло. Я зажмурился до звездочек в глазах и стал молиться, чтобы она поскорее убралась отсюда, чтобы оставила меня в покое, дала мне возможность отлежаться и придумать, что делать дальше. Ее страх только подчеркивал, насколько все плохо. Лишал последних сил. Нужно было, чтобы она поскорее ушла, но у меня не было власти над ней. Даже если бы я ее обидел, назвал последними словами, она бы все равно не сделала так, как я говорю. Лицо Тэйт белым овалом плыло надо мной.

Единственным местом, где мне могли помочь, был Дом Хаоса.

— Ты… должна уйти, — сказал я так твердо, как смог.

— Что? Я не могу бросить тебя на обочине дороги! Господи, кажется, у тебя шок. Ты заболел или это травма? Кто-то должен остаться с тобой!

— Тэйт… послушай меня. Пожалуйста, найди Росуэлла и привези его сюда, ладно?

— Мэки, ты меня путаешь!

— Прошу тебя, просто привези Росуэлла.

Ей это не понравилось, но она встала (никогда в жизни я не видел ее такой испуганной) и бросилась к машине.

Когда «бьюик» отъехал от обочины, я закрыл глаза. Потом испустил жалкий прерывистый вздох чистого облегчения. Вздох получился такой слабый, что проще было представить, что он донесся откуда-то со стороны, а я тут не при чем. Что вообще все доносится откуда-то со стороны, а я просто сплю, возможно, у себя дома, и мне только снится, будто грудь сдавило так, что не вздохнуть. Воздух сделался слишком густым, а стал совсем как вода, зато земля перестала пронизывать холодом.

Я уткнулся лицом в траву, гадая, не так ли чувствуют себя люди, когда понимают, что пришла смерть.

Я провалялся на земле, зарывшись лицом в мокрую траву под моросящим дождем, пропитывавшим мою одежду, довольно долго. Я знал, что если полежу еще немного, то приедут Тэйт и Росуэлл, которые непременно захотят отвезти меня домой или, еще хуже, в больницу.