Первый апостол - Джеймс Беккер

Бронсон вновь взглянул на экран.

— А вот несколько букв здесь — «МАМ». Как вы думаете, что они означают? Еще одно сокращение?

Голдмен отрицательно покачал головой.

— С таким сокращением я не знаком. Полагаю, в данном случае мы имеем дело с инициалами человека, высекавшего надпись, самого каменотеса. А что касается его инициалов, я практически убежден: расшифровать их у нас нет ни малейших шансов!

— Что ж, насколько я вижу, потенциал первой надписи исчерпан полностью, — заметил Бронсон. — Вы заподозрили, что камень был расколот на две половины, и мы обыскали весь дом, но второй половины не нашли. Зато на противоположной стороне той же самой стены в столовой прямо за первым камнем обнаружили вот это.

И Бронсон с торжествующим видом дважды нажал на кнопку мыши и откинулся на спинку кресла, как только снимок второй надписи заполнил экран.

— О! — воскликнул Голдмен. — Это нечто гораздо более интересное и гораздо более позднее. Латинский текст первой надписи высечен заглавными буквами, что типично для римского монументального искусства той поры. А здесь мы имеем дело с курсивом, значительно более элегантным и красивым.

— Мы подумали, что надпись сделана на прованском языке, — заметил Бронсон.

Голдмен кивнул.

— Вы абсолютно правы. Перед нами текст на прованском языке и почти наверняка на его средневековом варианте. Вам что-нибудь о нем известно?

— Ничего. Я ввел несколько слов в поисковую систему, и она определила их как слова из прованского. Все, кроме одного слова, — он указал на экран, — которое похоже на латынь.

— A, calix. Потир. Здесь придется потрудиться. Само использование средневекового прованского интересно. Оно свидетельствует о том, что надпись сделана в тринадцатом или четырнадцатом веке. В Риме, где, как я понимаю, вы нашли эти надписи, прованский не был в широком ходу, из чего я заключаю, что каменотес, сделавший ее, вероятно, прибыл в Италию из Юго-Западной Франции, из Лангедока. Слово «Лангедок» буквально переводится как «язык Ок», сокращенно от окситанского, как называли прованский.

— Что означает сама надпись?

— Насколько я понимаю, перед нами не стандартный текст на прованском языке. То есть я хочу сказать, что он не является ни молитвой, ни отрывком из какого-либо известного мне поэтического произведения. Меня также удивляет слово «calix». Зачем вставлять латинское слово в поэтический текст на прованском языке?

— Так вы все-таки полагаете, что это стихотворение? — спросил Бронсон.

— Расположение строк свидетельствует о том, что перед нами отрывок из поэтического произведения. — Голдмен замолчал, снял очки и задумчиво протер стекла. — Я, конечно, могу перевести его на современный английский, если хотите, но за абсолютную точность перевода не ручаюсь. Почему бы вам не выпить чашку кофе и не прогуляться по нашему музею? Возвращайтесь через полчасика. К тому времени у меня будет готовый вариант перевода.

Выйдя из кабинета Голдмена, Бронсон огляделся по сторонам в надежде увидеть Анджелу. Собираясь в музей, он рассчитывал на встречу с ней, и отказ увидеться стал для него сильным разочарованием.

Бронсон вышел на Грейт-Расселл-стрит, затем свернул на одну из боковых улиц, зашел в кафе и попросил капучино. Стоило сделать первый глоток, и он сразу почувствовал, насколько хуже обычный английский кофе настоящего итальянского. Перед его мысленным взором возникла Италия, и пришли воспоминания о Джеки.

Бронсон сидел за столиком, потягивая горький горячий напиток, а мысли его уносились все дальше, в те времена, когда взволнованный Марк радостно сообщил ему о приобретении старинной виллы в Италии. Бронсон поехал с Хэмптонами в Рим, чтобы помочь им в оформлении документов, так как ни Марк, ни Джеки по-итальянски не говорили, и два дня прожил с ними в местной гостинице.

Перед глазами Криса проплыла яркая картина: Джеки танцует на лужайке в красном с белым летнем платье, улыбающийся Марк стоит перед входной дверью. Это было в тот день, когда они наконец получили ключи от виллы.

— Погости у нас, Крис, — кричала она, радостно смеясь на ослепительном южном весеннем солнце. — Здесь так много места. Ты можешь жить у нас, сколько захочешь.

Но он не остался. Сославшись на срочную работу, Бронсон улетел в Лондон на следующий же день. В те два дня, которые он провел с ними в Италии, в нем снова пробудилась любовь к Джеки — а ведь он думал, что удалось ее преодолеть, — любовь, которую Бронсон считал предательством обоих лучших друзей.

Бронсон не без труда вернулся к реальности, допил остатки кофе, поморщившись от большого осадка на дне чашки, затем откинулся на спинку стула в мрачных размышлениях о том, какие новые испытания готовит ему жизнь.

Джеки мертва, ее не вернуть. Она останется для него вечным мучительным воспоминанием. Марк эмоционально раздавлен, хотя Крис понимал, что у его друга крепкий характер и что в конце концов он справится. Потом Крис вспомнил об Анджеле, не желающей ни видеть его, ни разговаривать с ним. Вполне возможно, что он уже лишился работы и в довершение ко всему, по совершенно непонятной причине, вступил в конфликт с группой вооруженных итальянских бандитов из-за пары старинных надписей. Да уж, подумал Бронсон, кризис середины жизни дает себя знать по-настоящему. Хотя, кажется, для кризиса он еще молод. Рановато он у него начинается…

Минут через сорок пять он вернулся в кабинет Голдмена.

Если Бронсон рассчитывал получить разгадку местонахождения отсутствующей части камня с первой надписью или даже краткое описание того, что там может содержаться, то он был разочарован. Стихи, которые протянул ему Голдмен, мало отличались от бреда сумасшедшего:

С надежной вершины истина спустилась

Оставленная всеми кроме добрых

Огнь очищающий сжигает только плоть

А духи чистые витают над костром

Ведь истина как камень вовеки не прейдет

Здесь дуб и вяз укажут место

Что наверху то и внизу

И слово станет совершенным

В потире все ничто

И страшно это видеть

— Вы уверены, что перевод точен, Джереми? — спросил он.

— Я сделал практически буквальный перевод стихов с прованского, — ответил Голдмен. — Проблема заключается в том, что в оригинале содержится символика, которую мы вряд ли сможем в полной мере понять в наше время. Более того, я думаю, что большая ее часть показалась бы нам сегодня абсолютно бессмысленной, даже если бы мы знали, что имел в виду автор. К примеру, здесь есть отсылки к верованиям катаров. Среди них строка «Что наверху, то и внизу», которую без хорошего знания этого средневекового учения понять в полной мере невозможно.

— Но ведь катары, насколько я помню, жили во Франции, а не в Италии?