За чертой - Кормак Маккарти

Волчицу он нашел довольно быстро, но десяти сентаво, которые требовались, чтобы ее увидеть, у него не было. Над ее телегой соорудили что-то вроде холщовой палатки, перед входом в которую поставили вывеску, где была изложена ее история и поименно перечислено то множество людей, которых она, как известно, съела. Он стоял и смотрел, как время от времени люди входят туда и выходят. По выходе они не казались взволнованными увиденным. Когда он спрашивал их о волчице, они пожимали плечами. Дескать, волк — ну, он и есть волк. К тому же они не верили, что она кого-либо съела.

Человек, собиравший деньги у полога, прикрывавшего вход в палатку, выслушал рассказ мальчика, понурясь и опустив взгляд. Потом поднял голову и поглядел мальчику в глаза.

— Pásale,[147]— сказал он.

Она лежала в соломе на дне кузова телеги. С ее ошейника веревку сняли, заменив цепью, пропущенной между досками дна, так что самое большее, что она могла, — это подняться и постоять. Рядом с нею в соломе виднелась глиняная миска, налитая, по-видимому, водой. У телеги, опустив руки поверх досок борта по локоть внутрь кузова, стоял маленький мальчишка с жокейским стеком. При виде платного зрителя он принимался тыкать волчицу палкой и свистеть.

На тыканье она внимания не обращала. Лежала себе на боку, тихо вдыхала и выдыхала. Билли посмотрел на ее раненую ногу. Прислонил винтовку к телеге и позвал ее.

Она сразу же поднялась, встала и обернулась к нему, подняв уши торчком. Мальчик с жокейским стеком тоже смотрел на него поверх телеги.

Он долго говорил с нею, и, поскольку приставленный к волчице мальчишка не понимал его слов, Билли высказал ей все, что было у него на сердце. Он надавал ей массу обещаний, которые поклялся исполнить. Например, что он отведет ее в горы, где она найдет себе подобных. Она следила за ним своими желтыми глазами, в которых не было отчаяния, но лишь все то же глубокое одиночество, которым пронизан весь этот мир до сердцевины. Билли повернулся, посмотрел на мальчика. И только хотел заговорить с ним, как под полог заглянул зазывала и зашипел на них.

— Él viene, — сказал он. — Él viene.[148]

— Maldiciones,[149]— отозвался мальчик.

Он отшвырнул свою палку, и они с зазывалой принялись снимать палатку, отвязывая растяжки от забитых в грязь кольев. Не успели свернуть брезент, как с бульвара прибежал каретеро и взялся помогать им, выхватывая у них брезентовые полотнища и понукая их шипением. Вскоре появился низкорослый мул с завязанными глазами, совместными усилиями они подвели его задним ходом к повозке, поставив между оглоблями, и стали набрасывать на него и пристегивать упряжь.

— ¡La tablilla![150]— вскричал каретеро.

Мальчишка схватил рекламную доску и запихнул ее под груду брезентовых полотнищ и веревок, каретеро взобрался в повозку, криком оповестил об этом зазывалу, тот сорвал повязку с глаз мула, и сразу мул, телега, волчица и каретеро с громом и стуком выкатились на улицу. Посетители ярмарки бросились перед ними врассыпную, а каретеро, дико вывернув шею, оглянулся вспять, в начало улицы, где как раз в ту минуту в городок с юга въезжал альгуасил со своей свитой; альгуасил, его помощники, прислужники, приятели, всякие его mozos de estribo[151]и mozos de cuadra[152]со всеми своими причиндалами ехали, блаженно щурясь на солнце, а под ногами их лошадей сновали и мельтешили более двух дюжин охотничьих собак.

Билли в это время уже развернулся и кинулся по направлению к улице, где стоял его конь. К моменту, когда он отвязал его, сунул винтовку в кобуру, вскочил верхом и направил коня по улице, отряд альгуасила ехал как раз вдоль бульвара по четверо и по шестеро в ряд; всадники переговаривались, многие были в кричащих, фантастически разукрашенных галунами и шитьем одеждах norteño и charro{29} — ярких и сверкающих, отороченных серебряной тесьмой и шнурами, а вдоль брючных швов отделанных серебряными блестками. Седла под ними были инкрустированы серебром и с уплощенными, широкими, как тарелки, шишаками manzana[153]в качестве седельных рожков на передних луках. В составе отряда уже имелись пьяные, они то и дело снимали свои неимоверных размеров шляпы и с преувеличенной галантностью раскланивались с женщинами, которых сами же теснили лошадьми к стенам домов, заставляя вжиматься в дверные проемы. И лишь охотничьи собаки, снующие под ногами лошадей, казались трезвыми и деловыми: во всяком случае, они не обращали ни малейшего внимания ни на местных псов, которые, заливаясь свирепым лаем, откуда ни возьмись набежали и устремились за ними следом, ни вообще на что бы то ни было. Некоторые из собак были черные, другие черные с коричневыми подпалинами, но по большей части это были пятнистые кунхаунды, годы назад завезенные в страну с севера и мастью так похожие на серых в яблоках и чубарых лошадей, под ногами которых сновали, что казалось, будто шкуры и лошадей, и собак выкроены из одного отреза. Лошади сбивались с шага, то вдруг шли боком, закидывали головы, и всадникам приходилось их одерживать, собаки же бежали по дороге ровно, держась чуть впереди, как будто у них своя, наперед поставленная цель.

Билли подождал на перекрестке, пока не проедут. Некоторые ему кивали, желали доброго здравия, приветствуя как равного им всадника и господина, что же до проехавшего мимо альгуасила, то если он и узнал в застывшем на перекрестке всаднике уже знакомого ему нарушителя границы, то виду не подал. Когда собаки, лошади и опять собаки пронеслись мимо, Билли вновь пустил коня по дороге — вслед за ними и вслед за телегой, к тому моменту уже исчезнувшей вдали.

Асьенда, в ворота которой они проехали, была расположена на плоском месте между дорогой и увалистой поймой реки Батопито, а своим названием обязана горам, вздымающимся чуть восточнее, откуда как раз и прибыла компания. Окутанное дымкой отдаленности, имение лежало в длинной крутой излучине, просвечивая побелкой внешних стен сквозь зелень тонких веретен кипарисовой рощи. Чуть ниже по реке отдельным массивом раскинулись насаждения фруктового сада и высаженные ровными рядами ореховые деревья гикори-пекан. Билли свернул на длинную подъездную дорожку, когда охотничий отряд уже въезжал в арку ворот. В полях работали быки с длинными ушами и сутулыми спинами (очень породистые, что для здешних мест даже странно) и крестьяне, которые, разогнув спины и держа короткие мотыги на весу, провожали глазами незнакомого всадника. Он поднял руку и приветственно им помахал, но они лишь снова стали внаклонку, возвратясь к работе.