2:36 по Аляске - Анастасия Гор

Франки оттолкнул от себя кружку с растворимым кофе, и всплеск бледно-коричневых пятен окропил клочки бумаги, разбросанные у него по столу.

– Мы все это уже проходили, Джем. И ты, и я… Все люди, понимаешь?

– Нет, – призналась я честно, теребя рукав своей куртки. – Не понимаю.

Но зато я понимала, почему его сочли Франкенштейном. Он действительно меня пугал.

Франки вздохнул.

– Весна, Джем! Что ты видишь, когда наступает весна?

– Э-э. – Я не знала, риторический ли то был вопрос, но все равно нерешительно предположила: – Пух от тополей и сопли аллергиков?

– Бабочки, Джем! Что происходит с гусеницами перед тем, как они обретают крылья? Они сворачиваются в куколку и засыпают! Спят столько, сколько потребуется, пока крылья не отрастут. А все люди на Земле…

«Щелчок» – с таким звуком до меня дошло то, что пытался объяснить Франки все это время. Все мои иллюзии стерты. Вот та самая истина, такая болезненная и четкая, что становится трудно дышать, а в висках стучит вместо крови: «Как мы раньше об этом не подумали?!»

– Они как гусеницы, – шепотом закончила я.

Франки сжал задрожавшие губы и облегченно улыбнулся, словно сбросил с плеч кирпичи.

– Да. Они спят, чтобы измениться. Это эволюция, Джем. Из гусениц в бабочек… Из людей – в сверхлюдей. Ждут, когда вырастут крылья. Такова моя теория. Гениально, правда?

– Неужто ты хочешь сказать, что банши – это новая ветвь эволюции?

– Вряд ли, – парировал Франки, чуть поразмыслив. – Скорее ее сбой. Если кокон бабочки повредить, оттуда выползает уродливое нечто и по истечении времени погибает. Естественный отбор.

– А что тогда насчет людей, которые не уснули, как ты или я? – встревоженно поинтересовалась я. – Что насчет нас?

Неожиданно блеск в глазах Франки сделался матовым. Мрачно хмыкнув, он отвернулся.

– А мы – бабочки без крыльев.

«Вечные гусеницы».

Меня замутило, и, поднявшись со стула, на который я упала в приступе дурноты, я попятилась к двери.

– Надо отыскать Криса.

– Он в шатре, где бильярд и прочая лабуда, – сообщил Франки, опершись руками на стол. – И да, захвати с собой эту новенькую девчонку на обратном пути. У нее что-то с гормональным фоном. Слишком дестабилизирован даже для подростка.

– Это не девчонка, – бросила я уже у двери. – Его зовут Мэтт.

– Джем…

Я мимолетно обернулась, и смятение на лице Франки заставило меня задержаться. Растерянно моргая, он произнес:

– Нет, Джем, это девочка. Я ведь изучаю хромосомы… По-твоему я не в состоянии отличить мужскую кровь от женской?.. Эй, Джем, ты чего?

«Мелкая девчонка! Ты когда-нибудь видела, чтобы тринадцатилетки вытворяли подобное?!»

«Хм, он такой… странный».

«Ты меня не узнаешь. Ты никогда меня и не знала».

А в следующую секунду на лагерь опустился рокот взрывных, словно бомбардировочных, ударов. Электричество вырубило, и лабораторию поглотила тьма.

К выходу пришлось добираться на ощупь: окна в лаборатории Франки были покрыты таким толстым слоем пыли, что едва пропускали через себя лунный свет, а аварийного электричества в лагере не было. За пару секунд помещение наполнила гарь от плавящейся пластмассы. Зажав нос рукавом куртки, я услышала топот удаляющихся шагов и позвала Франки по имени. Один раз, второй, затем третий. Пытаясь отыскать ладонями поверхность стола и случайно не зацепиться за угол, я интуитивно побрела к двери. Где-то в коридоре раздался вскрик.

– Франки!

Я ускорила шаг и смачно встретилась лбом с дверным косяком. Толкнув дверь, я выскочила в коридор.

Раздавшийся снаружи взрыв подорвал все питание парка. Огонь полыхал, охватывая пожаром шатры на улице и даже соседние каморки лаборатории. Я устремилась к выходу, стараясь дышать как можно реже, но застыла, видя, что добралась до выхода не первой. У двери, барахтаясь на полу, скользком от крови, стоял на коленях Франки.

Аккурат меж его лопатками, разделяя спину на две равные части, блестело острие увесистого стекла. Я присела рядом, пытаясь поднять его, пока Франки не захрипел и не навалился на меня всем своим весом. Упав на живот, он царапнул плитку другим концом осколка, выходящим из его грудной клетки – стекло пробило туловище насквозь. Осторожно перевернув его, я уложила голову Франки себе на колени и оглянулась, ища битое стекло и другие осколки. Как Франки, стоящего в момент взрыва рядом со мной, так поразило? Почему не задело меня?

Франки содрогнулся во внезапной конвульсии и, вперив в меня невидящий взор, приоткрыл рот. По его уголку, к подбородку, поползла багровая струйка, точно змея, чей укус ядовит и смертелен.

– Франки… – выдавила я надрывно. – Что случилось, Франки? Я… Я помогу тебе. Я позову кого-нибудь. Боже мой… Пожалуйста, я не справлюсь…

С булькающим звуком Франки выдохнул остатки воздуха из легких и впился ногтями в мою ладонь, стиснув до боли. Моя рука потянулась к его волосам, ласково перебирая и утешительно гладя, будто это могло как-то умалить его муки.

– Я здесь, Франки. Я с тобой. Франки…

После этого он вдруг затих, и карие глаза сделались стеклянными, какими были в нашу первую встречу, когда он спал, по привычке не смыкая век. Он заснул, только в этот раз сон был не утешением – сон был смертью.

Лишь спустя несколько минут, когда жар огня стал наступать со всех сторон, я осознала, что давно глажу и обнимаю покойника. Кровь залила мне штаны, кофту, обувь. Крик застрял где-то в горле, задушенный скорбью. Рыдая, я поползла к двери и там поднялась. Ноги были ватными. Я кубарем спустилась с крыльца, поранив бедра и ободрав ладони, которыми уперлась в промерзшую землю.

Когда я пришла в себя и оглянулась, всю лабораторию уже поглотил огонь. Где-то там огонь пожирал и тело Франки. Испачканное дымом и слезами лицо остужали громоздкие хлопья сыплющегося с неба снега – первого на Аляске за эту наступающую зиму. Во рту жгло от сухости, и я выставила язык, ловя несколько снежинок, будто это была самая необходимая мне сейчас вещь – глоток воды.

Жители уносили ноги, кто куда. Пожаром был охвачен весь парк: вагонетки, туннель любви, фургоны, несколько шатров… Даже вагончик Ваты. Я кинулась к нему, но газовый баллон под днищем разразился взрывом – меня оттолкнуло, едва не опрокинув на спину.

В царящей вокруг суматохе, будто красный флаг в темноте, я увидела один-единственный знакомый силуэт.

– Джесс? – удивленно выдохнула я вместе с паром, и моя сестра обернулась.

Перед глазами все поплыло. Я закашлялась, выдавливая из себя ту гарь, которой успела надышаться. Когда я проморгалась, никакой сестры не было – передо мной стоял Мэтт, испачканный в саже, как и в тот день, когда я спасла его из горящего фермерского дома. Я вдруг обнаружила, что сижу прямо на земле, а мальчишка склоняется надо мной с любопытством.