Джулия. Сияние жизни - Звева Казати Модиньяни

– Значит, я – козел отпущения, а ты чиста как ангел? – обиженно спросил Лео.

Оба уже втягивались в бесконечную, мучительную ссору, совсем как в молодости, но Джулия заставила себя остановиться.

– К чему эти взаимные обвинения? – устало спросила она. – Сейчас не о нас речь, а о нашем сыне. Хоть раз в жизни мы должны почувствовать свою ответственность перед ним, мы оба, и сделать все, чтобы он вернулся к нормальной жизни.

– Кстати, что он будет есть, когда придет? – бросив взгляд на сгоревшую яичницу, спросил Лео.

– Он съест все, что найдет в холодильнике, – ответила Джулия. – Такой неуемный аппетит – это первый признак начинающейся наркомании.

– А ты не приготовишь ему что-нибудь горячее? Не дело есть всухомятку.

– Типично мужская психология: я, дескать, занят, у меня работа, свои дела, а твое место на кухне, женщина, у плиты, на большее ты не способна.

– Может быть, если бы ты была хорошей хозяйкой и заботливой матерью, мы сейчас не разговаривали бы о таких тяжелых проблемах, – с упреком сказал Лео.

– Кто бы говорил, только не ты! – взвилась Джулия. – Забыл, почему я пошла работать в редакцию «Опиньоне»? Могу напомнить. У нас не было ни гроша, и ты долго уговаривал меня не отказываться от выгодного места. Слава Богу, что я материально независима, иначе на что бы мы с Джорджо жили? Я его растила одна, одевала, обувала, покупала игрушки. Ты хоть раз поинтересовался, легко ли мне одной? Нет, какое там! У тебя работа, у тебя вечные романы, тебе не до ребенка.

– Оставь в покое мои романы, – выходя из себя, крикнул Лео. – Можно подумать, что ты ведешь жизнь монахини.

– Ты смеешь упрекать меня за то, что у меня есть Гермес? – Джулия чуть не задохнулась от возмущения.

– Не пытайся убедить меня, что в твоей жизни только и были мы с Гермесом.

– Тебя это не касается, потому что ты бабник, юбочник и донжуан!

– Между прочим, – сказал Лео после небольшой паузы, – ребенка хотела ты, а не я.

– Верно, поэтому ты ни при чем. Ты решил стать для Джорджо великодушным другом, зато я, в силу своей ответственности, заменила ему отца. Но это не моя роль; более естественно, если бы я была для него нежной и ласковой матерью.

– Нежной и ласковой матерью? – с иронией повторил Лео. – И какой смысл ты вкладываешь в это идиллическое понятие? Ты же танк, а не слабая женщина, твоей одержимости могли бы позавидовать даже исламские фундаменталисты! Если у тебя сын, значит, он должен быть самым красивым, самым умным, самым благородным. Все должны им восхищаться, ставить его в пример. Ты дала ему жизнь, а взамен стала распоряжаться его мыслями, чувствами, всей его жизнью. Как заправский диктатор, ты насаждаешь свою волю, ты задавила его!

– Ах, вот оно что, задавила! – яростно защищалась Джулия. – Почему же ты не боролся за своего сына? Не вырвал его из рук матери-тирана? Ты наблюдал за происходящим издали, ни во что не вмешиваясь, потому что ты слабак, а сейчас в тебе говорит одна только ревность.

– Слабак? Ревность? Это что-то новенькое! – Лео сорвался на крик. – Почему ты раньше во мне этого не замечала?

– Очень жаль, что не замечала. Если бы я поняла это раньше, я бы вела себя иначе с тобой, и, возможно, мы бы не разошлись, а наш сын рос бы в полноценной семье. Я не должна была воспринимать всерьез твои выходки, потому что ты сам так и остался ребенком. Ты потому и детей не хотел заводить. Избалованный ребенок не может быть хорошим отцом.

– Ты тоже была почти девчонкой, когда мы поженились.

– Но жизнь сделала меня взрослой. Ты же взвалил на мои плечи всю ответственность, а сам продолжал жить в собственное удовольствие. Но все кончается, кончилось и твое затянувшееся безоблачное детство. Речь идет о жизни твоего единственного сына, я жду от тебя решения.

– Джулия, я не узнаю тебя, – растерянно пробормотал Лео. – Что ты хочешь?

– Я хочу спасти Джорджо, если только это еще возможно.

– Зачем ты меня так пугаешь? – Лео сник, в его глазах застыла растерянность.

– Я тебе еще не все рассказала, – уже немного успокоившись, тихо сказала Джулия и поставила под струю воды почерневшую сковородку.

Лео взял в руки ее лицо и заглянул в измученные глаза.

– Что еще, дорогая?

– Джорджо избил меня. В его глазах была ненависть ко мне, я это видела. Ты прав, я всю жизнь подавляла его, и он наконец взбунтовался. В этой сцене не он был виноват, а я, только я.

Лео заметил под слоем макияжа темное пятно – такой синяк мог образоваться только от сильного удара.

– Чем же ты виновата?

– Тем, что спровоцировала этот приступ злости, разбудила в нем зверя. Лео, поговори с ним, попроси его простить меня!

Силы оставили Джулию, и она заплакала.

Лео нежно прижал к себе свою бывшую жену. Он понимал, что она сама не своя от горя, и его задача – помочь ей вернуть душевное равновесие и вытащить из пропасти сына.

Жорж Бертран влетел в кабинет Пьера Кортини, как разъяренный бык.

– Хочу голову Франко Вассалли, – прорычал он.

– Только и всего? – с усмешкой спросил Пьер.

– Как можно скорей, понял? – Глаза банкира сверкали бешенством.

Пьер спустил очки на кончик носа и посмотрел на патрона снизу вверх. В его взгляде мелькнуло насмешливое презрение.

– Единственное, что я могу, – сказал он таким тоном, точно доктор надоедливому пациенту, – это связаться с Вассалли и попытаться найти какое-то компромиссное решение.

– На третьей линии синьор Вассалли, он хочет поговорить с вами, синьор Бертран, – раздался в эту минуту из селектора голос секретарши.

– Легок на помине! – воскликнул Пьер. – Кто будет с ним разговаривать, ты или я?

– Сейчас я его прижму к стенке, – воинственно произнес Бертран, – а ты на всякий случай запиши наш разговор на магнитофон.

Пьер нажал какие-то кнопки, и Бертран начал разговор.

– Привет, – сказал он как можно более непринужденно, однако голос его не послушался и прозвучал холодно и зло.

– Чем я заслужил твое недовольство? – искусно изображая удивление, спросил Франко. – По-моему, ты ко мне несправедлив, тем более что войну объявил ты, а не я. Разве ты забыл, дорогой Жорж, что неделю назад хотел отнять у меня «Интерканал»?

– Зато ты нарушил правила игры, – парировал Бертран.

– Я же не обобрал тебя до нитки, – возразил Франко. – Обратиться в трудную минуту за помощью к солидному банкиру – это вполне по правилам.

– Что ты надумал? – У Бертрана появилась надежда, что еще удастся договориться.