Иоанн Мучитель - Валерий Елманов

Однако при наличии столь огромных сил не взять город было, пожалуй, тяжелее, чем взять. Могучая осадная артиллерия, в которой одна из двухсот стенобитных пушек могла стрелять даже десятипудовыми ядрами, всего за день обстрела большого посада до такой степени разрушила его оборонительные сооружения, что уже на другой день ратники взяли его. Запершись в верхнем замке, литовский воевода Довойна еще пытался сопротивляться. Но спустя несколько дней, когда русские пушки разрушили и сожгли 650 метров деревянных стен, заодно уничтожив и часть каменных сооружений, Довойна принял решение сдаться.

И вновь нашлись отличия. Подменыш приказывал миловать и вообще не нарушать никаких вольностей во взятых городах. Пускай повеление царя исполняли не всегда, но оно хотя бы сдерживало воевод, которые время от времени вспоминали о нем. Иоанн же…

Ремесленников — что еще оправдано — и купцов литвинского происхождения государь повелел выслать в московские города. Зачем? А в пику Подменышу, который повелевал оставлять народец там, где тот жил испокон веков, не рвать людей с корнями — чай, не пшеница. По этой же причине Иоанном были раскиданы по Руси и простые жители, которым устроили далеко не самый радушный прием, если таковой вообще имелся хотя бы в одной темнице того времени вне зависимости от того, как она называлась и где находилась.

Всех евреев по особому тайному повелению Подменыша трогать было воспрещено.

— Сей торговый народец немалую пользу Руси принесет. К тому же воевать они несподручны, а гонения мирного люда славы истинному воину не принесут, — пояснил он.

— Они Христа распяли, — заикнулся было Алексей Данилович Басманов.

— Так-то оно так, да сколько лет прошло, — усмехнулся Подменыш. — Ежели я ныне тебя, к примеру, повелю казни предать за измену, что твой дед учинил, — гоже ли оно будет?

— Мой дед твоему деду завсегда верность хранил, — набычился оскорбленный Басманов.

— Я же сказываю, что к примеру, — добродушно пояснил царь. — А теперь прикинь, сколь у них за полторы тысячи лет люду сменилось. Поди, не токмо десятки колен сочтешь, а и до сотни дойдешь. А народец они говорливый. Коль одного изобидишь, к завтрему все родичи об этом сведают Да в иные места подадутся.

— И пускай себе подадутся, — брякнул Алексей Данилович. — Чай, Русь от того не обеднеет.

— И сызнова ты не прав, воевода. Как раз обеднеет, — тем же благодушным тоном возразил царь. — Сказываю же, что народец они мирный, любят не воевати, а торговати. А я для чего на эти земли иду? Да чтобы торг со всеми полуденными странами в свои длани принять. Вот повоюем все, сядем на тех землях, ан глядь — купчишек-то и нетути. А коль их нет, так и дохода нет. И что выйдет? Зря воевали?

— Жида не станет — русский купец его место займет, — проворчал князь Серебряный.

— Не на его — на свое место он придет, — уже раздражаясь, но еще сохраняя внешнее спокойствие, втолковывал царь. — И не поднять ему в одиночку сей великий торг. Пупок развяжется. Тут купцам со всех иноземных стран по куску раздать, и то лишние останутся. И все на том! — звонко хлопнул он ладонью по деревянной спинке своего трона, пресекая дальнейшие разговоры. — Посему вот вам мое слово. Жидов, равно как и прочих купчишек, забижать воспрещаю накрепко, а кто ослушается — быть ему в опале.

Лишаться царской милости из-за каких-то жидов никто не хотел, а потому различий между жителями при захвате очередного города не делали.

Так было. Стало же совсем иначе. И первым это наглядно показал пример Полоцка. Всех евреев Иоанн приказал предать казни, хотя те и предлагали ому выкуп за свою жизнь. Топили целыми семьями вместе с женами, стариками и маленькими детьми. В тот день в Западную Двину погрузили в проруби более тысячи человек.

Было и иное.

— Каждый пусть верует в того, в кого хочет, — говорил Подменыш. — Лаской мы их не только привяжем к Руси, но и добьемся того, что они сами захотят принять нашу правильную веру.

— Будя ласкать-то, — криво усмехнулся Иоанн, когда ему напомнили о его же собственных словах, и веско добавил: — То я когда говорил-то? С тех пор пригляделся и зрю — не исправить нам их. Нет, не исправить. — И дозволил татарам, что служили в его войске, опробовать крепость своих сабель на католических монахах — бернардинцах. Надо ли говорить, что и среди них тоже никого не осталось в живых.

— Пусть жители по возможности даже не почуют, что мы их взяли под свою руку, — говорил Подменыш.

— Все едино — они за нас стоять не станут, — возразил тогда один из воевод князь Петр Шуйский.

— А нам и не надо, — отмахнулся Подменыш. — Лишь бы против не были, — и назидательно заметил: — На все нужно время.

Иоанн, после того как все тот же Петр Шуйский, оставляемый в городе, уточнил перед отъездом государя, в силе ли его распоряжение, повелел «литовских людей в город, приезжих и тутошних детей боярских, землян и черных людей ни под каким видом не пускать», а коли они в какой-либо особо торжественный день попросятся в Софийский собор, то «пускать их понемногу, учинивши в это время бережение большое, прибавя во все места голов».

Все это послужило еще одной причиной тому, что взятие Полоцка стало одной из самых последних, если не последней крупной победой Руси в кровопролитной войне. Да и то она, пожалуй, была сделана по инерции. Раскрученный Подменышем маховик еще вращался, но с каждым месяцем все больше замедлял свое движение.

Уже в начале марта этого же года вышедшее из Смоленска войско боярина Ивана Воронцова, имея в наличии до 150 орудий, так и не сумело взять небольшой Мстиславль. А ведь его защитники насчитывали в своем арсенале всего 38 пушек, не считая тяжелых гаковниц[39] и рушниц[40].

Причина? Может, и впрямь от неумения брать крепости? Навряд ли. Не первой была она на пути русских ратей и даже не десятой. Тут иное. Утрачивался боевой дух, сменившийся неуверенностью в завтрашнем дне, а для иных — слабодушных — и вовсе откровенным страхом. Страх шел сверху, невидимый, обволакивая своими грязными серыми космами воевод, бояр и князей, а уж от них так же невидимо струился вниз, доставая и до тех, кому, казалось, особо бояться нечего. Но страх — он заразителен, как черная немочь.

Следом за малыми неудачами вскоре последовали и большие. По повелению Иоанна в январе 1564 года две большие армии должны были двинуться под Оршу, там соединиться и следовать далее к Менску и Новугородку[41]. Одна из них, которую вел из Полоцка князь Петр Шуйский, насчитывала в своем составе порядка 17–18 тысяч человек. Опытный воевода, на сей раз Петр Иванович, подобно многим прочим, также начинал задумываться не о том, как победить, а совсем об иных вещах. Например, что случится с ним самим, если вдруг его рать не выполнит то, чего хочет от них царь. Любопытство было не праздным, мысли тяжелыми, а потому на сей раз он смотрел сквозь пальцы и на то, что воины из лени побросали на сани не только тяжелые доспехи, что в походе допустимо, но и оружие. Не проверил он и высылку вперед дозоров, что уж и вовсе было ему несвойственно.