Половинный код. Тот, кто умрет - Салли Грин

В другой раз она спросила: «Кто твоя мать, Меркури? Ветер или дождь?»

Я ответила ей, что моей матерью была Шафран, почтенная Черная Ведьма.

На что Леджер возразила: «Но разве наш дар не заменяет нам со временем и отца, и мать? Разве он не учит, не наставляет нас, не приходит на помощь в минуту нужды, и разве даже для тебя при всем твоем могуществе он не бывает иногда единственным утешением?»

Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы не заморозить ей пасть тут же, не сходя с места.

Но я только спросила у нее, каков ее дар и заменил ли он ей родителей. Не могу сказать, что очень ждала ответа, ведь она наверняка выдала бы очередную загадочную бессмыслицу, а я их и так уже наслушалась. И я не ошиблась. Она сказала вот что: «Я все еще ищу свой дар, Меркури, а он от меня все ускользает». Разумеется, это она «скромничала». Она изучила многие дары, и я стараюсь брать с нее пример в этом, признаюсь честно. Она обожает прятаться и менять личины. (Не буду даже писать о том, какую именно личину она выбрала в мою честь, скажу только, что терпеть ее было очень утомительно.) Одним словом, второй такой могучей ведьмы я не знаю. При этом, хотя она и научилась пользоваться многими дарами, внутри она осталась настоящей занудой, вот в чем штука. То и дело изрекает перлы вроде «Сущность – вот наш истинный дом», а про себя говорит, что просто «влезла в его окно, чтобы украсть несколько брильянтов». На все мои вопросы она твердит одно: «Сущность – источник всех наших даров». А раз она сказала: «Тому, кто постигнет Сущность, все будет подвластно. Могуществу его не будет предела». Потом встала на четвереньки, уперлась обеими ладонями в землю (я чуть не расхохоталась) и говорит: «Она где-то здесь». Но тут же подняла голову и спросила: «Но ты, раз твой дар – управление погодой, наверное, думаешь, что она в воздухе?» Только тут я впервые почувствовала, что она искренне интересуется мной, вернее, моим даром. В этом ее главная слабость: она всегда стремится узнавать новое.

Тогда я ответила: «Конечно, для меня все главное в воздухе».

Однако теперь, вернувшись в свой дом, я прижимаю ладони к его каменным стенам и думаю, что, может быть, она права, и земля хранит все ответы».

Несбит закрывает дневник и что-то говорит, но я его не слышу, я думаю о том, что земля хранит тайну ведовской магии. Нутром я чувствую, что это правда: в земле все ответы. Ведь именно через землю я помог Габриэлю вернуть его дар. Когда мы оба были в трансе, а наши ладони соединяла пика, мы перенеслись в Уэльс, по крайней мере мысленно. Не знаю точно, что случилось потом, но когда пика вошла сразу и в землю, и мне в грудь, прямо в сердце, возник какой-то контакт между нами и чем-то еще. Я касаюсь своей груди, того углубления, которое осталось в ней от пики, и смотрю на Габриэля, а он отвечает:

– По-моему, все ответы действительно в земле.

Меркури явно завидовала Леджер, но и восхищалась ею. Судя по ее описаниям, та совсем не похожа ни на одну из Черных или Белых Ведьм, каких мне доводилось встречать.

Я спрашиваю у Несбита:

– А Ван не говорила, какая она, Леджер?

– Рад, что вы спросили, потому что я и сам задал Ван тот же вопрос, как только она вернулась, и Ван ответила: «Удивительно спокойная, приятная в общении и рассудительная».

Наконец наше будущее предприятие начинает приобретать какие-то очертания. «Спокойная, приятная и рассудительная» – все это говорит о том, что мне по крайней мере не придется с ней драться.

Я говорю:

– Значит, к Леджер попадают через географическую комнату, а она находится вот здесь, – и тычу в карту.

Несбит ухмыляется.

– Ага. В подвале дома в Ф. – Филадельфии. Адрес тут, в дневнике.

– Все просто, – говорю я. – Уверен, что не хочешь с нами?

Габриэль, видя, что Несбит колеблется, добавляет:

– Вряд ли там окажутся Охотники. Зато, наверное, будет интересно.

Несбит с улыбкой отвечает:

– Это уж наверняка. – Но тут же качает головой и продолжает: – Если не возражаете, парни, я предоставлю это развлечение вам. – Он встает и уходит, но у самого порога поворачивается и говорит: – Чуть не забыл. Подумайте, что вы возьмете с собой. В подарок. Чтобы показать, что пришли с миром.

– А что брала Ван? – спрашиваю я.

– Одну блестящую побрякушку из коллекции Меркури – бриллиантовое ожерелье, убивает всякого, кто его наденет.

– Мило.

– Но принесла его обратно.

– Зато она отдала Леджер половинку амулета Вардии. А он, наверное, поценнее бриллиантов, они ведь чаще встречаются, – напоминает нам Габриэль.

– Верно. Ну, ладно, вы пока сами тут помозгуйте. А я пойду готовить ужин. Последнюю вечерю, да, парни? – И он уходит со словами: – Помнится, где-то тут у Меркури было вполне приличное вино.

Когда Несбит уходит на кухню, я оставляю Габриэля в библиотеке, а сам иду бродить по бункеру. Хотя нет, не бродить: я точно знаю, куда направляюсь.

В спальне, где жили мы с Анна-Лизой, все в точности так, как было. Простыни скомканы и смяты; даже в подушке не разгладилось углубление от моей головы. Помню, как я лежал там, а Анна-Лиза – рядом, головой на моей груди. На шкафчике у кровати крохотный пузырек: в нем было зелье, с помощью которого я ее разбудил. И чаша с ночным дымом тоже на месте. Помню, мы стояли возле нее и целовались, ласкали друг друга, и я ее любил. Как же сильно я ее любил! Она была тогда нежной, и ласковой, и податливой. Прекрасное время мы с ней пережили здесь вдвоем – недолгое, всего несколько дней, но неповторимое. И я не могу понять, что же случилось потом, кто из нас изменился: она, я или мы оба? По-моему, я такой же, каким был, хотя, может, и нет. Мы были с ней знакомы с одиннадцати лет, но, наверное, не так уж хорошо знали друг друга. И, может быть, видели друг в друге только то, что хотели видеть.

Я снова смотрю на кровать. До чего же странно думать, что я лежал здесь когда-то с Анна-Лизой, говорил с ней, целовал ее, а теперь не испытываю к ней ничего, кроме ненависти. Мой гнев, моя ярость перешли в простое отвращение.

На полу под кроватью белеет какая-то тряпка, я нагибаюсь и вытаскиваю ее оттуда. Это оказывается шелковая ночная сорочка, которую Анна-Лиза нашла в шкафу у Меркури. Она потрясающе в ней выглядела. Помню, как я прижимал ее к себе, и шелк скользил по ее и по моей коже. Я поцеловал ее тогда, и все, что мы делали потом, было так здорово.

А теперь мне противно даже думать о ней, хотя и интересно, что она думает сейчас обо мне. Помню, она считала, что я становлюсь все больше и больше похож на своего отца. Маркус всегда был проблемой. Мы никогда не говорили о нем, но она знала, что я его люблю, и не могла этого понять. Думаю, что она ненавидела своего отца, и ждала от меня тех же чувств к моему.