Великолепный век. Тайная жизнь восточного гарема - Шапи Казиев

Некоторые правители сами не прочь были позабавить свои гаремы. Порой развлечения эти были весьма грубыми. Шехерезада рассказывала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что повелитель правоверных приказал Масруру-меченосцу снять с Абу-Новаса одежду и привязать ему на спину седло и надеть ему на голову повод и на зад подхвостник и водить его по комнатам невольниц и помещениям женщин и другим покоям, чтобы над ним смеялись, а после этого отрубить ему голову и принести ее. И Масрур сказал: «Слушаю и повинуюсь!»

Одним из любимейших развлечений в гаремах была музыка. Музыкантшами, как правило, были специальные рабыни. Типичный живописный сюжет изображает лежащую на диване томную красавицу, слух которой услаждает не менее симпатичная рабыня-музыкантша.

«И с ним была каирская девушка, – рассказывает «Тысяча и одна ночь», – подобная свежему курдюку, или чистому серебру, или динару в фарфоровой миске, или газели в пустыне, и лицо ее смущало сияющее солнце: с чарующими глазами, бровями, как изогнутый лук, розовыми щеками, жемчужными зубами, сахарными устами и томными очами; с грудью цвета слоновой кости, втянутым животом со свитыми складками, ягодицами, как набитые подушки, и бедрами, как сирийские таблицы… И девушка склонилась над ней, как мать склоняется над ребенком, и пощекотала ее пальцами, и лютня застонала, и зазвенела, и затосковала по прежним местам, и вспомнила она воды, что напоили ее, и землю, на которой она выросла. И вспомнила она плотников, которые ее вырубили, и лакировщиков, что покрыли ее лаком, и купцов, которые ее доставили, и корабли, что везли ее, и возвысила голос, и закричала, и стала рыдать, и запричитала, и казалось, что девушка спросила ее об этом, и она ответила языком нежных звуков».

Музыкальные инструменты упоминаются в сказках Шехерезады очень часто: «…А потом она сказала невольнице: «Марджана, подай нам какие-нибудь музыкальные инструменты». И невольница отвечала: «Слушаю и повинуюсь!» – и, скрывшись на мгновение, принесла дамасскую лютню, персидскую арфу, татарскую флейту и египетский канун. И девушка взяла лютню, настроила ее и, натянула струны, запела под нее нежным голосом, мягче ветерка и слаще вод Таснима».

Наложницы уделяли музыкальным занятиям и танцам немало времени, тем более, что прежде и они могли быть такими же рабынями.

Основными инструментами в гареме были струнные уд (вид лютни) и рехаб, тростниковая флейта, бубен с колокольчиками и глиняный барабан дарабукка, похожий на кувшин с широким горлом, покрытым кожей. Когда музыкантшам удавалось угодить слушателям, те бросали в их бубуны деньги и они наполнялись золотом.

Султан Абдул-Азиз даже завел себе целый оркестр из молодых невольниц. При дворе был и настоящий большой оркестр. Музыку для него писал и им же дирижировал брат известного итальянского композитора Г. Доницетти. Придворный дирижер также перекладывал для своего оркестра популярные европейские произведения.

«Оркестр султана, которым дирижировал брат Доницетти, – писал Ж. Нерваль. – исполнял очень красивые марши; все инструменты играли одновременно, как это принято в восточной музыке».

Когда один гарем прибывал в другой город в гости к другому гарему, местное начальство могло прислать военный оркестр, чтобы тот развлекал визитерок игрой под окнами сераля.

Повсюду в серале стояли «музыкальные часы, исполнявшие арии из итальянских опер. Они были украшены механическими птицами: соловьями, издающими трели, и павлинами, распускающими хвост веером».

У чернокожих рабов были свои развлечения. В Стамбуле существовало особое их сообщество. Отпущенные невольники помогали своим собратьям и устраивали праздники, на которые стекалось множество негров. Они исполняли свои обряды, сопровождавшиеся традиционной африканской музыкой и плясками. Некоторые из их инструментов стали весьма популярными в Турции.

Гарем, как и в целом Восток, немыслим без танца. Без умения хорошо танцевать одалиска почти не имела шансов понравиться своему господину. Да и где, как не в грациозном танце, девушка могла показать себя во всей красе?

«Одна часть гостей начала петь под аккомпанемент кудума (инструмента похожего на два маленькие тамбурина, поставленные рядом на пол и ударяемые двумя палочками) и тара или большого тамбурина, – вспоминала Мелек-Ханум. – Две гостьи принялись танцевать: они стали одна против другой на некоторое расстояние и сходились и расходились, двигаясь взад и вперед под такт музыки. Танец этот не допускает поднимания всей ноги, а только едва заметное движение нижней ее части. Стан перегибается из стороны в сторону, голова наклоняется то вправо, то влево, руками делаются грациозные жесты, и все позы и движения их во все время продолжения танца исполнены страстности и упоения. Под конец танцы сделались общими, в них приняли участие и старые и молодые: жены кади (судей), накиба (главного законоведа), имама (священника) и многих других важных личностей как военного, так и гражданского ведомств».

Вряд ли найдется другой танец, который бы производил на зрителей более сильное впечатление, чем этот. Увидеть этот танец можно и сейчас. На Востоке его исполняют на сцене, в барах и ресторанах, на палубах прогулочных кораблей и всюду, где бывают туристы. Танец живота – чувственный, и при этом удивительно грациозный покорил весь мир. Повсюду находятся желающие постигнуть его чарующие тайны и насладиться его пленительным великолепием.

Даже женщин завораживают великолепные извивающиеся фигуры, трепещущие бедра танцовщиц, одетых в вызывающие наряды. А мужчины мгновенно преображаются в султанов, щедро одаривая танцовщиц деньгами, против чего не ропщут и жены.

Восточные танцовщицы вошли в легенду.

Танец живота существует в разных вариантах: танец с тростью, с миниатюрными цимбалами, бубном, шарфом и др. Одним из редких вариантов считается «Танец семи покрывал», которые исполнительница сбрасывает с себя по мере приближения к кульминации. Вероятно, этот танец связан с описанным выше ритуалом открывания невесты в семи платьях.

Откуда пришли эти танцы – все еще остается тайной. Это завораживающее яркое зрелище отражает многообразие культур, а вкупе с искусством индийских и африканских танцовщиц наталкивает на вполне определенные выводы. Во всяком случае, в танцах явственны отголоски древних ритуалов, символизирующих природную суть женщины, а страстный язык тела и жестов не требует перевода.

Однако вряд ли сегодня можно увидеть тот самый настоящий танец живота, которым наслаждались султаны в своих великолепных гаремах.

«Танец во всех его видах, распространенных на Востоке, в большом почете в гареме и служит здесь главным развлечением, – писал Д. Дорис. – Турецкие хороводы под цимбалы, тамбурины, ут (небольшой струнный инструмент) или под негромкое хоровое пение; черкесские, египетские, арабские танцы, из которых Султан предпочитает наименее бесстыдные (тем не менее, в прежние времена он очень ценил талант старой негритянки, низкорослой, толстой, губастой и безобразной, которой не было равных в исполнении танца живота)».