Пепел Вавилона - Джеймс Кори

– Абсолютной безответственностью? – подсказал Хана. – Думаю, что «абсолютная безответственность» тут уместна.

– Безответственно сидеть на результатах, – огрызнулась Карвонидес. – Две поправки в геноме, пятьдесят поколений роста – меньше чем за трое суток, – и мы получаем вид, перекрывший хлоропласты по генерации сахаров в условиях затемнения, к тому же обходящийся чуть ли не гамма-излучением. Плюс протеины и микроэлементы. Используйте его в защите реактора, и можно отключать утилизаторы.

– Преувеличиваешь, – возразил Хана. – К тому же это технология протомолекулы. Если ты думаешь…

– Ничего подобного! В 1810 буквально все наше. Мы посмотрели на протомолекулу, сказали: «Она этого не может, а не сможем ли мы?» – и сделали сами. Нативные протеины. Нативные ДНК. Нативные катализаторы. Никакой связи с Фебой, кольцами, с материалами с Илоса, Ро и Нового Лондона.

– Это… гм… – вставил Пракс, – это еще не значит, что продукт безопасен. Испытания на животных…

– Безопасен? – обрушилась на него Карвонидес. – По всей Земле люди умирают от голода. Как насчет их безопасности?

Ох, подумалось Праксу, это не злость. Это горе. Что такое горе, Пракс понимал.

Хана подался вперед, сжал кулаки, но Пракс остановил его, подняв ладонь. Что ни говори, он был начальником. Иногда не вредно употребить власть.

– Мы продолжим испытания на животных, – сказал он. – Согласно научной методике.

– Мы могли бы спасти людей, – совсем тихо проговорила Карвонидес. – Одним сообщением. У меня в комплексе Гуандуна есть друг. Он сумеет воспроизвести результаты.

– Я и слушать об этом не хочу, – заявил Хана. Дверь за ним хлопнула так, что защелка не сработала. Дверь приоткрылась снова – жутковато, словно на место ушедшего призраком-невидимкой проник кто-то другой.

Карвонидес опустила ладони на стол Пракса.

– Доктор Менг, я прошу вас: прежде, чем отказывать, пойдемте со мной. Сегодня собрание. Всего несколько человек. Выслушайте нас. Если вы и после этого не захотите помочь, я замолчу. Обещаю.

Глаза у нее потемнели так, что зрачок слился с радужкой. Пракс снова обратился к данным. Возможно, она по-своему и права. Штамм 1810 – не первая дрожжевая культура, модифицированная радиопластами, а штаммы 1808 и 17 большей частью за многомесячные испытания на животных не дали статистически значимых нежелательных эффектов. Когда на Земле так плохо, как сейчас, риск осложнений от 1810 почти наверняка ниже риска умереть от голода. У него живот свело от беспокойства. Захотелось выйти.

– А с патентом как? – сказал Пракс и сам услышал скулящие нотки в своем голосе. – Даже если бы этические соображения позволяли пустить его в производство, юридические последствия не только для нас, но и для всех лабораторий…

– Просто приходи и выслушай нас, – перебила Карвонидес. – Тебе не придется ничего говорить. Можешь вообще молчать.

Пракс крякнул. Тихий фыркающий звук зародился где-то в глубине носа. Как рассерженная крыса.

– У меня дочь, – сказал он.

Молчание между ним затянулось на длину вздоха. И еще одного. А потом прозвучало:

– Конечно, сэр. Понимаю.

Она встала. Табурет проскреб по полу. Недорого стоит такой звук. Из груди рвались какие-то слова, но пока он разбирался – какие, она уже вышла. Закрыла дверь тише, чем Хана, зато более твердо. Пракс посидел, почесывая руку, которая вовсе не чесалась, и закрыл доклад.

Остаток дня он занял собственной работой в гидропонной лаборатории. Создавал модифицированный папоротник для очистки воды и воздуха. Папоротники стояли длинными рядами, раскачивая перьями под ровным, отрегулированным ветерком. Листья – зеленые до черноты – радовали привычным запахом. Просмотр суточных данных со встроенных сенсоров походил на беседу со старым другом. Насколько же с растениями проще, чем с людьми!

Закончив, он еще заглянул к себе в кабинет, ответил на полдюжины сообщений и просмотрел расписание завтрашних совещаний. Рутина. Тем же самым он занимался и до падения камней на Землю. Все это стало ритуалом.

Но сегодня он дополнил ритуал установкой административного замка на данные по штамму 1810. И постарался не слишком задумываться, зачем это сделал. В подсознании смутно трепыхалась мыслишка, что можно будет доказать: он принял все меры. Перед кем ему придется оправдываться, он не представлял и гадать не хотел.

Не успокоился он и по дороге к станции трубы. Светлые кафельные стены, выгибающийся над платформой потолок… все отстроили как было. И зловещим это выглядело только из-за того, что творилось у него в голове. Дожидаясь трубы, Пракс купил фунтик жареной бобовой массы с оливковым маслом и солью. Фунтики из вощеной бумаги продавал землянин, и Пракс отметил, что тот отпустил волосы и бороду, отчего голова выглядела крупнее – в подражание настоящим астерам. Мужчина был темнокожим, поэтому татуировки АВП на руках и шее выделялись меньше, чем было задумано. «Защитная окраска, – думал Пракс, когда звонок сообщил о прибытии его трубы. – Может, и неплохая идея. Любопытно, как часто люди используют природные стратегии. Да они, что ни говори, и сами – часть природы. С кровью на зубах и когтях».

Мэй он застал уже дома. Из игровой слышался ее мелодичный голосок, перекрывавший чуть более высокий голос Наталии. Пракс запер за собой дверь и прошел на кухню. Джуна, не отрываясь от ручного терминала готовившая на ужин салат, прервалась, чтобы ему улыбнуться. Чмокнув ее в плечо, он прошел к маленькому холодильнику, вытащил пиво.

– Разве не моя очередь готовить ужин? – спросил он.

– Ты согласился взять на себя завтрашний, у меня совещание допоздна… – Джуна замолкла, увидев у него в руке пиво. – Опять такой день?

– Нормальный, – сказал он, но даже сам себе не поверил. Отчасти ему хотелось ей рассказать, но это в нем говорил эгоизм. Джуне хватало своей ноши, своей работы. С Карвонидес и штаммом 1810 она ничем помочь не могла. А раз не может помочь, нечего ее грузить. К тому же, если потом спросят, она сможет честно ответить, что ничего не знала.

За ужином они обсуждали безопасные рабочие темы. Его растения, ее биопленки. У Мэй с Наталией выдался хороший день – сегодня они больше походили на закадычных подружек, чем на сводных сестер, и наперебой болтали о школьных делах. Дэвида Гутмансдоттира тошнит от новых завтраков, ему пришлось пойти к медсестре, а контрольная по математике была последним уроком, и они набрали ровно поровну баллов, но это ничего, потому что ошиблись в разных вопросах, так что мистер Сет понял, что они не списывали, а вообще-то завтра у них «Оденься в красное», и им надо перед сном обязательно подобрать одежду и…

Пракс слушал, как они несутся вскачь, перепрыгивая глаголы и подлежащие, словно с крутого склона. Наталия была смуглой, в Джуну, с высокими скулами и широким носом. Мэй рядом с ней выглядела бледной и круглолицей, как Луна на старых картинках. Была очередь Мэй убирать посуду после ужина. Пракс ей немножко помог. По правде сказать, она и сама бы справилась, но ему хотелось побыть с дочкой. Скоро она повзрослеет и начнет отрываться от семьи. Потом все занялись домашней работой, потом пришло время купаться и спать. Мэй с Наталией перекликались из спальни в спальню, пока Джуна не закрыла дверь между ними. Но девочки и тогда не угомонились, словно спешили выжечь разделявшие их буферы. Наконец их сморил сон.