Рождение греческого полиса - Эдуард Фролов

Итак, в какой-то момент архаической истории посредством синойкизма, приписанного позднее Тесею, Афины сделали первый и, может быть, решающий шаг к превращению из протополиса в полис, в город-государство. Надо думать, — и археология прямо наталкивает на такую мысль, — что эта метаморфоза и в данном случае не была обусловлена одними только политическими мотивами, но стояла в связи с более общими социальными и экономическими сдвигами. Подтверждением этому могут служить свидетельства древних, в первую очередь Аристотеля, а позднее также Плутарха, что Тесей был у афинян не только политическим, но и социальным устроителем, ибо он первый разделил аморфную массу народа на первоначальные сословия. Как пишет Плутарх, опираясь на Аристотеля, «он не оставил без внимания того обстоятельства, что демократия стала неблагоустроенной и смешанной вследствие нахлынувшего не разделенного (на классы) множества народа, но первый выделил особо эвпатридов, геоморов и демиургов и предоставил эвпатридам решать божественные дела, поставлять должностных лиц и быть изъяснителями законов и истолкователями светских и религиозных дел. При всем том он поставил их как бы наравне с остальными гражданами, поскольку эвпатриды, как казалось, превышали остальных славой (δόξη), геоморы — приносимой пользой (χρεία), а демиурги — численностью (πλήτβει)» (Plut. Theseus, 25, 2, перевод С. И. Радцига с некоторыми нашими изменениями).

Не все в этом предании звучит одинаково вразумительно: странным представляется определение политического состояния Тесеевых Афин как демократии, равно как и самая тенденция изобразить Тесея едва ли не первым ее творцом; странным выглядит для столь древнего времени и обоснование значения демиургов, т. е. ремесленников, их численностью. Однако все это — частности, которым, впрочем, легко подыскать и объяснения. Так, манера изображать Тесея реформатором или даже творцом афинской демократии может восходить к соответствующей официальной тенденции, укоренившейся в Афинах по крайней мере с V в. (ср. свидетельства об особенном почитании афинянами Тесея начиная со времени Персидских войн —Aristot., fr. 611, 1 Rose3, из эпитомы Гераклида; Plut. Thes., 35, 8-36, 6; Cim., 8, 5-7), a представление о многочисленности демиургов может, в конце концов, опираться на действительно рано обозначившийся рост их значения, как это подсказывается стремительным развитием афинского ремесла начиная с рубежа XI-X вв. до н. э.

Важнее, однако, другое — твердо зафиксированная в традиции синхронизация Тессева синойкизма и упорядочения сословного разделения народа в Афинах. Ведь этим самым выразительно подтверждается высказанная выше мысль о взаимосвязи синойкизма и глубинных социально-экономических перемен. Но это же заставляет нас видеть в синойкизме Тесея не просто первоначальное создание (или воссоздание) этнополитического единства Аттики с одновременным превращением Афин в общеаттический городской центр, но важный исходный момент в более широком движении к цивилизации, в формировании у древних афинян нового классового общества и государства. Так именно оценивал синойкизм Тесея и Ф. Энгельс, чье суждение, крайне ценное для нас, надлежит привести здесь полностью.

«Перемена, — пишет Энгельс, — состояла прежде всего в том, что в Афинах было учреждено центральное управление, то есть часть дел, до того находившихся в самостоятельном ведении племен, была объявлена имеющей общее значение и передана в ведение пребывавшего в Афинах общего совета. Благодаря этому нововведению афиняне продвинулись в своем развитии дальше, чем какой-либо из коренных народов Америки: вместо простого союза живущих по соседству племен произошло их слияние в единый народ. В связи с этим возникло общее афинское народное право, возвышавшееся над правовыми обычаями отдельных племен и родов; афинский гражданин, как таковой, получил определенные права и новую правовую защиту также и на той территории, где он был иноплеменником. Но этим был сделан первый шаг к разрушению родового строя, ибо это был первый шаг к осуществленному позднее допуску в состав граждан и тех лиц, которые являлись иноплеменниками во всей Аттике и полностью находились и продолжали оставаться вне афинского родового устройства. Второе, приписываемое Тезею, нововведение состояло в разделении всего народа, независимо от рода, фратрии или племени, на три класса, эвпатридов, или благородных, геоморов, или земледельцев, и демиургов, или ремесленников, и в предоставлении благородным исключительного права на замещение должностей. Впрочем, это разделение не привело к каким-либо результатам, кроме замещения должностей благородными, так как оно не устанавливало никаких других правовых различий между классами. Но оно имеет важное значение, так как раскрывает перед нами новые, незаметно развившиеся общественные элементы. Оно показывает, что вошедшее в обычай замещение родовых должностей членами определенных семей превратилось уже в мало оспариваемое право этих семей на занятие общественных должностей, что эти семьи, и без того могущественные благодаря своему богатству, начали складываться вне своих родов в особый привилегированный класс и что эти их притязания были освящены только еще зарождавшимся государством. Оно, далее, показывает, что разделение труда между крестьянами и ремесленниками упрочилось уже настолько, что стало отодвигать на второй план общественное значение прежнего деления на роды и племена. Оно, наконец, провозглашает непримиримое противоречие между родовым обществом и государством; первая попытка образования государства состоит в разрыве родовых связей путем разделения членов каждого рода на привилегированных и непривилегированных и разделения последних, в свою очередь, на два класса соответственно роду их занятий, что противопоставляло их, таким образом, один другому».[149]

Итак, мы постарались охарактеризовать главные факторы и формы начавшегося на исходе гомеровского времени становления греческого города-государства. С синойкизмом, подобным Тесееву, этот процесс приобретает достаточную определенность и выразительность. Дальнейшее знакомство с материалом, относящимся уже к архаическому времени, позволяет не только зримо представить себе контуры вновь возникающего у греков классового общества и государства, но и понять, почему эта новая городская цивилизация отлилась у них в специфическую форму античной гражданской общины. В конечном счете это было обусловлено ходом социально-политической борьбы в архаическую эпоху, тем своеобразным сочетанием и взаимодействием объективных условий и субъективных творческих импульсов, что составляет специфическое качество архаической революции в Древней Греции. К рассмотрению этой революции как заключительной, решающей фазы формирования греческого полиса мы теперь и обратимся.

Архаическая революция — это отнюдь не метафора, не условное обозначение для трехвекового периода греческой истории (VIII—VI вв. до н. э.). Этот период и в самом деле был отмечен грандиозным — масштаба настоящей революции — историческим переворотом, в ходе которого в Греции вторично сложилась цивилизация, но теперь уже в особенной форме суверенных городских общин.[150] Те факторы социального прогресса, которые были заложены в структуре древнегреческого общества вопреки, а отчасти, может быть, и благодаря дорийскому завоеванию, — мы имеем в виду высвобождение сельских общин от тягостной опеки дворцовых центров и распространение железа,— теперь, наконец, сказали свое слово, и результатом было рождение новых, гораздо более прогрессивных форм социально-экономических и политических отношений — античного рабовладельческого общества и государства.