Боярин: Смоленская рать. Посланец. Западный улус - Андрей Посняков

– Слыхал про Петра Ремеза, – покивал молодой князь. – Поговорил бы и с тобой, Павел, да некогда – рать воинскую надо смотреть… ничего, боярин, еще увидимся – и ты в той рати будешь, как время придет!

Махнув рукой, юноша сбежал по ступенькам на двор, птицей взлетел в седло подведенного расторопными слугами белого, как снег, жеребца. Взвил коня на дыбы, хлестнул по крупу нагайкою – только парня и видели!

– Узнал княжича-то? – негромко спросил воевода.

– Не, Емельян Ипатыч, не признал, – честно признался Ремезов. – Давненько в Смоленске не был.

– То молодший князь Михайло Ростиславич, старого князя троюродный племянник.

– А-а-а… То-то я так и подумал!

Старый смоленский князь Всеволод Мстиславич внешностью напоминал старьевщика татарина, из тех, что в двадцатые годы ходили по дворам, да блеяли – «ста-арье бере-о-ом!». Узкие – верно, наследие половецкой крови – глаза, реденькая бородка, седые космы по плечам – лысеющая макушка прикрыта черной бархатной шапочкой – скуфейкою. Червленый княжеский плащ – корзно – застегнут на правом плече изящной золотой фибулой, ноги в мягкие сапожки обуты, взгляд хитроватый, с прищуром… еще бы кепочку – и вылитый Владимир Ильич Ленин!

Павел даже головой мотнул, отгоняя неведомо откуда взявшееся наваждение: показалось вдруг, поднимется сейчас князь с лавки, плащик скинет, да руку подаст, картавя:

– Здгаствуйте, здгаствуйте, батенька!

Ой, ну до чего же похож! Еще б кепку.

– Здрав буди, княже, – сгоняя с лица невольную усмешку, почтительно поклонился молодой человек.

– И ты будь здрав, боярин младой. Почто пожаловал?

– Гостинец с наших краев привез, да и так, узнать – когда службу проворить?

– Скоро, боярин, скоро – в генваре месяце, просинцем рекомого, приезжай в детинец-то – конно, людно, оружно. Смотр всем вам заведу.

– Смотр это, княже, понятно, явлюся, – уверил Ремезов. – Про татаровей-то что слыхать?

– Да есть их, немало, – совсем по-ленински улыбнулся князь. – Ты, боярин, садись на лавку-то, в ногах-то правды нет.

– Благодарствую.

Еще раз поклонившись, Павел уселся на лавку близ теплой, щедро украшенной синими поливными изразцами печки, хорошей печки, с лежанкой, с трубой – топившейся по-белому. Вот бы и самому на усадьбу такую печку… мастеров только найти, сговорить…

– А татар да мунгалов не бойся, сговоримся и с ним, – прищурившись, заверил Всеволод Мстиславич. – гостинцы свои на амбар отвези – Емельян Ипатыч покажет. Ему же и список составь – всех своих людей, воев.

– Да вот он, список, – молодой человек с готовностью достал из-за пазухи свернутую в трубочку грамотку, поднявшись с лавки, протянул князю с поклоном. – Самолично для тебе писал, пресветлый княже!

– Ишь ты! Молодец, – одобрительно покивал сюзерен. – От иных так и не дождесся! Постой-ко… – старик вдруг вскинул глаза, словно бы только что – вот сейчас – вспомнил нечто важное, что-то такое, что заставило его посмотреть на посетителя с большим любопытством. – Так ты – Павел, Петра Ремеза-боярина сынок младшой?

– Так и есть, княже.

Всеволод Мстиславич почмокал губами, словно бы поймал ртом надоедливо жужжащую муху, да теперь пробовал ее на вкус:

– Много о тебе слыхал… всякого. Вот и боярин Телятников гонца присылал, жалился… А ты – вон он каков молодец! Может, и батюшка твой зря на тебя осерчал, со двора на дальний удел прогнал?

– Даст Бог – помиримся, – молодцевато заверил молодой человек.

Про батюшку, вообще про всю свою семью он особо-то на усадьбе не расспрашивал, опасаясь прослыть беспамятным недоумком, так, лишь кое-что узнал от Демьянки. Да и что там, на дальней – за болотами, за лесами – усадьбе вообще могли знать?

Значит, осерчал на него родной батюшка-боярин, за какую-то провинность со двора прогнал – вон оно как выходит!

– Дай Бог, дай Бог, – покивав, старый князь махнул рукою и, вдруг ухмыльнувшись, спросил: – Боярина-то Онфимку Телятникова не ты ль приласкал по заду?

– Не, княже, не я, вот те крест! – Ремезов резво перекрестился на блестевший серебряными окладами иконостас в углу, причем клятвопреступником себя не ощущал ни в коей мере – потому как по сути-то был атеист. Ну, подумаешь – соврал немножко. Зачем зря колоться? Человек против себя свидетельствовать не обязан!

– Не ты, значит… Ну-ну… Инда ступай, Павел, заболотный боярин, Петра Ремеза сын. С гостинцами – сказал уже – с воеводой уладь. Прощай! Рад был видеть.

– И я тоже рад, пресветлый княже.

Отвесив прощальный поклон, молодой человек, пригнувшись, дабы не стукнуться лбом о низкую притолочину, покинул княжеские хоромы и, дождавшись в сенях воеводу, последовал вместе с ним во двор, где оба озаботились «гостинцами». Странно было, что этим занимался воевода, а не управитель-тиун… видать, не всем доверял старый князь, даже на дворе собственном.

Пока то, да се – провозились почти до сумерек. Лишь только оранжевый краешек солнца сверкал за дальним лесом, когда заболотный боярин и его люди выехали из детинца и наметом пустили лошадей вниз – в город, к торжищу.

Рыжий Охрятко заметил их еще издали, на паперти у церкви Николы Полутелого ждал. Увидал, замахал руками:

– Сюда, батюшка-боярин, сюда! Митоха-воин корчму присмотрел на славу.

– Корчму? – придержав коня, усмехнулся Павел. – Что ж – иного-то я и не ждал. Заночевать-то хоть там можно?

– Там постоялый двор! Хозяин щей наварил – вкуу-усные! Еще и блины…

– Ну, так давай, веди! – боярин нетерпеливо дернул поводья. – Давно уже и щей вкусить хочется, и блинов, князь-то, скряга старый, не потчевал.

Располагавшаяся тут же неподалеку, чуть ближе к Чуриловке-речке, корчма оказалась просторной и многолюдной – ярмарка. Похлебали щей на славу, поели блинов, запив стоялым медом да пивом, а вот спать пришлось вповалку – в людской, больно много постояльцев наехало в город в базарный день. Но то и хорошо, что много, да и денек неплохим выдался – с князем пообщались, поели, попили – теперь бы и главное дело сладить.

– Ну, что, Митоня, видал купцов? Разговаривал?

– Да уж, уговорился, – наемник усмехнулся в усы. – Тихон Полочанин-гость как раз завтра б с нами и отошел – коли в цене б сладились.

– Завтра?! – боярин уселся на лавке. – Так что же ты раньше молчал?

– Так ведь, пока кушали, пили… А Тихон-то припозднится сегодня – пока всех своих проверит, указания даст. Вот и мы выждем чуток.

– Чуток, – нервно усмехнулся Павел. – Он хоть куда едет-то, этот Тихон?

– В Менск, а потом, может, и дальше – в Краков. Как дела пойдут.

– Так там же, говорят, татары!

– Ну и что? – прищурившись, спокойно отозвался Митоха. – Тихон сказал – татары торговлишке не помеха. Наоборот даже. Он ведь с их стороны – из булгар – с караваном и едет. И еще у него эта… пай… хай…