Сексуальный дерзкий парень - Кристина Лорен

Закрыв глаза, я снова притворяюсь. Я секс-бомба, которую вообще не волнует его работа. Я ненасытная жена. Я единственное, чего он хочет.

Я вся промокла и набухла, и звук, который он издает, когда его пальцы скользят по моей плоти, невероятен: глубокий, глухой стон.

Я могу кончить от любого прикосновения, даже от дуновения на кожу, но он хочет подразнить меня, помучить. Я изгибаюсь навстречу его пальцам, сжимаюсь. Он вводит в меня два пальца, толкает их вперед, и я хватаю его за предплечье, выгибаюсь, насаживаюсь на него. И не могу остановиться, отчаянно трахая его руку. Жар растекается под кожей, а я представляю себя на сцене, и это как будто жар от прожекторов.

– О, дай мне посмотреть, – шепчет он. – Дай.

– Аааааах, – выдыхаю я. Мой оргазм начинается где-то с краю, наслаждение кристаллизуется и затем концентрируется там, где большой палец Анселя лихорадочно описывает круги на моей плоти, около клитора, пока я не взрываюсь и не разлетаюсь на маленькие кусочки. Вцепившись в его руку обеими руками, я кричу, извиваясь под его пальцами. Мои ноги, и руки, и позвоночник становятся жидкими, я вся словно текучая жидкость, чувствую, как наслаждение и облегчение наполняют мои сосуды.

Я открываю глаза. Ансель замирает, а потом медленно вытягивает пальцы из меня, вытирая их об одеяло. Он наблюдает, как сознание возвращается ко мне, окончательно вытесняя сон. Другой рукой он поправляет ремень от сумки на плече. В комнате так тихо, что эта тишина как будто звенит, и, хотя я изо всех сил стараюсь цепляться за свою несуществующую уверенность в себе, моя грудь, шея, лицо – все вспыхивает и горит от стыда.

– Прости, я…

Он прижимает влажный палец к моим губам, не давая мне говорить.

– Не надо, – шепчет он. – Не забирай это у меня.

Он касается губами моих губ, потом проводит по ним языком, пробуя меня на вкус со сладостным облегченным вздохом. Когда он отклоняется назад, я вижу его глаза, полные решимости.

– Я сегодня приду домой пораньше.

ГОРАЗДО СЛОЖНЕЕ относиться экономнее к деньгам, когда евро по-прежнему кажутся мне игрушечными, ненастоящими деньгами. Учитывая, что в наших отношениях с Анселем все совсем не так, как было в Штатах, и несмотря на то, что я влюблена в этот город, часть меня думает, что мне стоит провести здесь пару недель, посмотреть все, что можно посмотреть за это время, а потом отправиться домой и попытаться наладить отношения с отцом, чтобы не пришлось заниматься проституцией или стриптизом, когда я перееду в Бостон и начну платить за квартиру.

Но при мысли о встрече с отцом у меня мурашки бегут по всему телу. Я понимаю, что поступила импульсивно и, возможно, даже легкомысленно. Я понимаю, что любой любящий отец в этой ситуации имел бы право сердиться. Вот только мой отец сердится всегда, поэтому со временем мы стали невосприимчивы к этому. Я извинялась сотни раз, даже когда была невиновата. И сейчас мне не в чем извиняться. Да, возможно, я испугана и одинока, не знаю рабочего графика Анселя, не знаю, что будет с нами сегодня вечером, завтра, на следующей неделе, не знаю пока, найду ли с кем общаться, кроме него. Без языка, без знакомых, в чужой стране… но это было первое самостоятельное решение в моей жизни, которая наконец-то становится только моей.

Я все еще не могу собрать мысли воедино и перестать думать о своем пробуждении с Анселем, когда выхожу из душа. Зеркало в ванной передо мной абсолютно сухое и чистое, никаких капель, никаких разводов, как будто его чем-то обработали. И все поверхности в ванной чистые. Окно сверкает, пропуская солнечный свет внутрь. У меня в голове всплывает некое воспоминание, и я обхожу квартиру, чтобы кое-что проверить. Порядок просто идеальный, а для мужчины – удивительный. Даже еще не видя окон в гостиной, я знаю, что увижу. Ну да, именно это я и предполагала найти: я точно помню, что прижимала руку к стеклу накануне, когда смотрела, как он садится на мотоцикл, и знаю, что делала это больше, чем один раз, но на стекле нет никаких следов, оно кристально чистое и прозрачное. Кроме нас, в квартире никого не было. Значит, в то короткое время, которое он провел дома, он нашел минутку, чтобы протереть окна и зеркала.

* * *

СТАРУШКА, которая живет на нижнем этаже, придерживает дверь, когда я выхожу из лифта, и мы проводим минимум час в приятной беседе. Она плохо говорит по-английски, мешая английские слова с французскими, которые я не могу перевести, но почему-то вместо неловкой светской беседы ни о чем у нас получается удивительно легкий и приятный разговор. Она рассказывает мне, что лифт появился в этом доме только в семидесятых годах, а они с мужем переехали сюда раньше. Говорит, что овощи лучше покупать в магазинчике вниз по Рю де Ром, чем на углу. Она угощает меня мелким зеленым виноградом с горькими семечками, от которого у меня по коже идут мурашки, но почему-то я не могу перестать его есть. А потом она говорит, что очень рада видеть, как Ансель много стал улыбаться, и что та, другая, ей никогда не нравилась.

Я откладываю эту информацию в далекую кладовочку своего сознания и благодарю ее за компанию. Ансель привлекательный, успешный и обаятельный молодой человек, разумеется, у него была жизнь до того момента, как я появилась в аэропорту, и в этой жизни, без сомнения, были женщины. Так что ничего удивительного, что у него кто-то был. Все это наводит меня на мысль, что неплохо было бы все-таки узнать о нем побольше. Что-то, кроме того, как он выглядит без одежды.

* * *

Я ПРОВОЖУ ПОЧТИ ВЕСЬ ДЕНЬ, осматривая окрестности и составляя мысленную карту города. Улицы кажутся бесконечными, магазин следует за магазином, узкие переулочки за переулочками. Я как будто нырнула в кроличью извилистую нору, но теперь я знаю, что всегда найду дорогу назад: мне просто нужно в любой ситуации найти букву «М», которая означает метро, и оттуда я уже с легкостью доберусь до улицы Анселя.

До МОЕЙ улицы, поправляю я себя. Нашей. Общей.

Думать, что его квартира и моя тоже, – это как воображать, что мой дом – это съемочная площадка, или убеждать себя, что евро – это настоящие деньги. И каждый раз, когда я натыкаюсь взглядом на обручальное кольцо на своем пальце, все становится еще более сюрреалистичным.

Мне нравится, как выглядит улица на закате. Небо надо мной еще светлое, но уже начинает темнеть, когда солнце медленно скользит за горизонт. Длинные тени ложатся на тротуар, цвета, кажется, становятся ярче, богаче, я никогда раньше таких не видела. Вдоль узкой мостовой выстроились здания, и потрескавшийся, неровный тротуар кажется дорогой, ведущий к приключениям. В дневном свете дом Анселя выглядит немного обшарпанным, как будто припыленным и немножко уставшим. Но в сумерках он преображается и кажется юным и полным сил. И мне нравится, что наш дом – сова.

Идя по неровному тротуару, я вдруг понимаю, что впервые проехала весь путь от Рю Сент-Оноре до метро, вышла на нужной остановке и нашла дорогу до дома, не заглядывая все время в приложение в телефоне. За спиной я слышу шум дороги, рев мотоциклов, звонки велосипедов. Из открытого окна несется чей-то смех. Все окна нараспашку, балконные двери и ставни тоже открыты, ловят свежую вечернюю прохладу, занавески танцуют на ветру.