Сердце проклятого - Ян Валетов

— Синедрион не видел в нем ничего опасного…

— До определенной поры — не видел. Беда всех проповедников в том, что они начинают считать себя умнее всех остальных.

— И даже вашего Бога?

Афраний намеренно сказал «вашего Бога», чтобы обозначить дистанцию. То, что мнения Иосифа и Пилата совпали, почему-то не наполняло его радостью.

— Некоторые думают так, — ответил га-Рамоти со всей серьезностью. — Но живут они недолго. Наш Бог (он тоже поставил акцент на слово «наш») безжалостен, Он не любит выскочек. Но Окунающий был не таким. Он был осторожен, умен, последователен и, что немаловажно, истинно верующ. Он не проповедовал ессейскую аскезу, но в чем-то зашел даже дальше, чем они. Нас он вполне устраивал, тем более что среди его учеников находились несколько преданных нам людей, и всякое его слово доходило до нас сразу же, как он его произносил…

Афраний не стал говорить, что среди учеников Иоханнана находились и его люди. Хотя, скорее всего, Иосиф об этом догадывался, если не знал наверняка.

— И, прежде всего, — сказал Бурр, — он был хорош тем, что проповедовал в Галилее.

Иосиф склонил в голову в знак согласия.

— Правда, этим был недоволен Ирод Антипа, но ты же знаешь, что заботы тетрарха не очень волнуют Синедрион.

Бурр позволил себе улыбнуться. Почти без иронии, дружелюбно, так, чтобы собеседник не обиделся и не закрылся, словно устричная раковина.

— Люди шли к Иоханнану, более того, его ученики, прошедшие обряд очищения водой, сами проповедовали на севере. Но среди них не было ни одного, чей талант был бы равен его таланту.

Га-Рамоти замолчал, словно обдумывая, что именно и как рассказать гостю.

— Не скажу, что это нас огорчало. Сильные личности редко терпят рядом с собой соперников. Скажу тебе, Афраний, что по-настоящему талантливые ученики обычно появляются только после смерти учителя.

— Или проявляются, — добавил Афраний.

И Иосиф снова кивнул.

— Когда нам сообщили, что в Капернауме появился новый проповедник, все подумали, что речь идет об одном из учеников Иоханнана, и мне далеко не сразу удалось разобраться, что к чему. Спустя некоторое время стало понятно, что между Иешуа и Окунающим нет ничего общего. Я не был уверен, что га-Ноцри не слышал проповеди Иоханнана, но легко уяснил, что Окунающий уж точно о проповедях Иешуа не знал ничего.

— Большая разница? — спросил Бурр.

— И тот, и другой опираются на Книгу, — пояснил га-Рамоти. — Но га-Ноцри воспитан фарисеями и говорит, как фарисей.

Снова легкая, как ночная тень, улыбка пробежала по лицу начальника тайной полиции. Вражда между фарисеями и саддукеями принимала самые причудливые формы, но до сих пор обходилась без насилия — все-таки, прежде всего это была война мировоззрений и лишь потом война людей. Но с каждым годом трещина между двумя партиями становилась все глубже и глубже, усугубляясь вмешательством канаим — фанатичных зелотов, жесткой позицией наместника и кинжалами не знающих сомнений сикариев. Рано или поздно, в этом Афраний был уверен, трагедии не миновать. Примеры истории доказывали, что неумение лидеров договариваться раскалывало страну так же легко, как вода и ночной холод раскалывают каменные глыбы в пустыне, и приводило к кровопролитным гражданским войнам. Если же партии не умели договориться и перед лицом вражеского вторжения, то речь шла не о войне, а о тотальном уничтожении. Врагу, в общем-то, плевать на то, кто и к какой партии принадлежит, чьи интересы защищает и из-за какой именно закавыки в Священных Книгах разгорелся спор. Тех, кто не умеет отбросить мелочи и сосредоточиться на главном, неминуемо ждет поражение. То, что иудеи рано или поздно проиграют, Бурра не волновало, более того, наверное, он был бы рад их полному и окончательному проигрышу — слишком уж хлопотную должность занимал. Но, зная удивительную способность этого народа выживать, несмотря на внешние обстоятельства, Афраний часто задумывался над тем, какую форму примет чудесное спасение на этот раз.

— Когда слухи о проповедях, которые читал га-Ноцри, стали беспокоить нас — слишком уж много народа их слушало — в Капернаум отправился Никодим. У него там родственники и все выглядело достаточно естественно. Мы не хотели беспокоить народ, поэтому Никодим приехал сам, без сопровождения, послушал проповеди и даже поговорил с Иешуа…

Афраний, на самом деле давно знакомый с подробностями сей беседы, внимательно слушал собеседника. «Умение услышать сказанное — половина победы» — эту мудрость начальник тайной полиции постиг на собственном опыте, можно даже сказать, на собственной шкуре.

— Именно Никодим, по возвращении из Капернаума, убедил Малый Синедрион в безобидности Иешуа…

— Могу ли я спросить, Иосиф? Когда ты говоришь, что Га-Ноцри безобиден, что именно ты имеешь в виду? Что его проповеди плохи? Так — нет! Я слышал, что люди ходят за ним, как стадо за вожаком. Для кого он не представляет опасности? Для вас? Или для Рима? Видишь ли, очень часто эти два понятия не совпадают…

Га-Рамоти задумчиво почесал висок и, взмахнув рукой, отогнал кружившего возле лица ночного мотылька.

— Сложный вопрос, друг мой, — произнес он, растягивая слова. — Очень сложный. Любой проповедник имеет власть над людьми. Нет разницы, какого народа эти люди — самаряне, римляне, идумейцы или греки. Люди любят, когда с ними говорят, люди любят, когда им обещают. Все люди, Афраний. Вот скажи мне, любят ли самаряне иудеев?

— Самаряне никого не любят, — сказал Афраний и снова хлебнул вина. — Справедливости ради замечу — и самарян не любит никто.

— Так повелось, — подтвердил Иосиф, не сводя с собеседника умных темных глаз. — Но самаряне слушают проповеди Иешуа и готовы идти за ним. А любят ли греки иудеев?

— Как собаки — кошек! — рассмеялся Бурр.

— Га-Ноцри обращается к грекам, и греки слушают его. Никодим видел на его проповедях римских солдат…

— И даже те слушали… — усмехаясь, продолжил начальник тайной полиции за собеседника.

— Да, — подтвердил тот серьёзно. — Слушали. Он не только несет иудеям иудейский Закон, как делали все до него. Ему все равно — гой[19] перед ним или праведник, никогда в жизни не нарушивший ни одного запрета! Он говорит о вещах, которые раньше волновали только философов и, что удивительно, простой народ его понимает. Что есть наша Книга, Афраний? С твоей точки зрения?

«С точки зрения чужака», подумал Бурр про себя.

Он пожал плечами.

— Я далек от религии, Иосиф, мне тяжело судить о Торе…

— Но ты читал ее, — заметил га-Рамоти спокойно. — Возможно, что ты и не понял многого, но Книга оказала на тебя влияние, Афраний, хотя ты будешь это отрицать. В чем суть нашего учения, если не пытаться объяснить букву? Не делай другим то, что не хотел бы, чтобы сделали тебе! Вот и все, что сказано в Книге…