Меч Вайу - Виталий Гладкий

Аргимпасы[70], подаренная Тимном дочери еще в младенчестве, – Майосара с этим талисманом никогда не расставалась. Надев священную фигурку на шею и спрятав ее под рубаху, Абарис, словно молодой олень, помчался по Атейополису, стараясь бешеным бегом унять кипевшую в груди бурю радости и счастья.

Лагерь сармат был на том же месте, где его впервые увидели разведчики сколотов во главе с.

Тимном. Меченый повел свой отряд лесными тропами. Чтобы не обнаружить себя, воины надели лошадям на морды торбы с зерном, а оружие и сбруя были полностью лишены металлических украшений – они могли звоном оповестить об их приближении дозоры сармат. К лесной опушке, откуда хорошо были видны лагерные костры, отряд вышел вскоре после полуночи. Решили подождать предутреннего часа, когда сон наиболее крепок. Воины спешились и залегли в густой траве, положив рядом приученных лошадей. Потянулось долгое, томительное ожидание…

Вождь языгов Дамас в эту ночь не мог уснуть. Какая-то непонятная тревога томила его огрубевшую душу, и он, кликнув телохранителей, приказал привести к нему юную рабыню- флейтистку из племени меотов, захваченную год назад в одном из набегов на Меотиду его другом Карзоазосом и подаренную во время недавнего посещения.

Флейтистка, девушка невысокого роста, с большим бюстом и неожиданно тонкой для ее крепко сбитой фигуры талией, томно поводя черными, как маслины, глазами, по-кошачьи мягко проскользнула в юрту и примостилась у ног Дамаса. Хмурый вождь языгов небрежно погладил ее по волосам.

– Ну… – кивком показал на флейту, изготовленную из длинной и тонкой кости какого-то животного.

Флейтистка на миг замерла, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя; затем ее тонкие длинные пальцы заплясали по отверстиям инструмента – негромкая мелодия наполнила юрту. Она играла песню своей далекой родины, песню, которой женщины-меотки провожают мужей в море, на рыбный промысел. Дамасу почему-то нравилась эта мелодия, может, потому, что напоминала ему бесконечные песни табунщиков с берегов Аракса, где он вырос. Голос флейты, то тихий, словно шум прибоя в полуденные часы, то призывный, требовательный, будто последнее напутствие уходящим в море – вернись живым, я жду-у! – то глухой, рокочущий ураганным штормовым ветром, рисовал в воображении Дамаса совсем другие картины: ковыльная степь в знойной дымке, крики табунщиков, сгоняющих лошадей к водопою, буйный разгул кровавого набега в звоне мечей, пожарах и криках поруганных женщин. Флейтистка играла, а Дамас, довольно прищурив глаза, смотрел на огонек светильника и думал…

Сегодня он ждал Афенея – тот привел отряд от царя Гатала и снова куда-то исчез вместе со своим подручным по кличке Одинокий Волк. Афеней часто отлучался из лагеря, не спрашивая разрешения Дамаса. Правда, возвращался он с очень ценными сведениями о войске сколотов, за что Дамас был ему весьма признателен.

Афеней не появлялся вторые сутки, и это злило вождя языгов, готового двинуть свои отряды на сколотов, – он уже получил желанное подкрепление, а также продовольствие, обещанное Карзоазосом. И теперь ему нужен был Афеней и его помощники во главе с Одиноким Волком, знающие все потайные тропы и скрытые подходы к Атейополису. Они должны были незаметно снять сторожевые посты сколотов, чтобы сарматы застали Марсагета врасплох.

Ослабленный расстоянием протяжный волчий вой долетел в сонный лагерь сармат, вмиг разметав благодушные мысли Дамаса. Отшвырнув перепуганную флейтистку в сторону, он вскочил на ноги и застыл в тревоге, прислушиваясь. Снова и снова жалобные звуки раздавались в предутренней тишине, словно предупреждая о чем-то. Дамас метнулся к выходу из юрты – это был условный знак Афенея, предупреждающий об опасности, – но выскочить наружу не успел: боевой клич сколотов заглушил его призыв к оружию…

Ночной бой разгорался; полусонные сарматы метались среди кострищ в поисках спасения, но натыкались на дротики и акинаки воинов Меченого. Более опытные военачальники собирали свои отряды, не поддаваясь общей панике. Еще не было ясно, сколько сколотов напало на лагерь, но, повинуясь командам, воины строились в боевые порядки – сказывалась многолетняя привычка к ратному труду и ночным набегам; а в них сарматы тоже знали толк. Конечно, немногочисленный отряд Меченого не ставил перед собой задачу уничтожить все сарматское воинство – это было невыполнимо даже со значительно большими силами, потому что лагерь сармат занимал обширное пространство, а воины были хорошо обучены и многочисленны. Но внести сумятицу, посеять страх среди врагов перед предстоящими большими сражениями, а также приобрести уверенность в себе сколоты должны были. На это рассчитывал весьма опытный Марсагет, доверивший вести отряд своему лучшему военачальнику и другу Меченому.

Дамас, не успевший надеть доспехи, едва вскочил на коня, как на него налетел Абарис. Юноша с самого начала схватки стремился к юрте предводителя сармат, уповая на мощь боевого скакуна и на свое безупречное владение оружием. Телохранителя, попытавшегося закрыть Дамаса, он опрокинул вместе с конем и с яростным криком обрушил акинак на непокрытую голову предводителя сарматской рати. Только отменное хладнокровие и хорошая реакция спасли вождя языгов – он успел соскользнуть под коня, чтобы ответить выпадом меча снизу. Это был его излюбленный прием, не раз приносивший ему победу в схватках. Но в этот раз он не сработал – юноша вздыбил скакуна, увернулся и снова напал на Дамаса. Звон клинков заглушил сигнал к отступлению – его подал внимательно следящий за ходом боя Меченый. Обозленный Дамас, до этого непобедимый в рубке, забыв обо всем, отбивал молниеносные удары Абариса, уже не думая о скорой победе, на которую рассчитывал в самом начале схватки.

Тем временем телохранители вождя пробивались к юрте своего повелителя. Вот уже один, второй, третий закрыли Дамаса, и Абарису, вместо того, чтобы нападать, пришлось защищаться. Но он, полный ярости и боевого задора, рубил направо и налево, не замечая надвигающейся опасности.

Абарис был легко ранен, но в пылу схватки боли от раны не ощущал. Меченый вовремя заметил опрометчивость ученика и с диким воплем, распугавшим лошадей, обрушился, словно ураган, на окружавших юношу сармат. Разметав врагов, он схватил коня Абариса за поводья и силком вытащил из боя. Нахлестывая нагайками скакунов, они устремились к лесу вслед за последними воинами отряда. Когда пришедшие в себя сарматы снарядили погоню, отряд был для них уже недосягаем.

Герогейтон, главный жрец храма Аполлона Дельфиния[71], шел по улицам Ольвии. Встречные с почтением кланялись жрецу, который, несмотря на свой весьма преклонный возраст, держался прямо и шагал легко и размашисто. Сухая подтянутая фигура жреца в белоснежном хитоне, правильные черты загорелого лица, обрамленного кудрявой седой бородкой, выражали непреклонную строгость и решительность. Кивком отвечая на приветствия сограждан, Герогейтон озабоченно хмурился, завидев выщербленные плиты мостовой, и брал себе на заметку, чтобы в подходящий момент сделать замечание архонтам[72]за их нерадивость и нераспорядительность.