Татьяна Доронина. Еще раз про любовь - Нелли Гореславская

Репетировать ей пришлось не с Гончаровым, а с его учениками, которые знали намного меньше, чем она сама. Сказать, что было очень сложно, значит ничего не сказать. Это была мука. Репетировали больше двух лет! Гончаров даже не вмешивался, но однажды пришел все же посмотреть и вдруг, неожиданно для себя, увидел, что что-то получается. После того он включился сам. Сразу все изменилось — стало интересно. Тем более что и партнер в том спектакле у Дорониной был изумительный — Армен Джигарханян. Она так уставала, что каждый раз после спектакля казалось: завтра она не встанет с постели, просто не проснется. Играть две роли, два характера, чрезвычайно разных и противоречивых, требовало огромного душевного напряжения. К тому же выходы королев следовали один за другим, поэтому на то, чтобы перевоплотиться внешне и внутренне, были даже не минуты — секунды! Экстравагантная, необузданная и капризная королева Елизавета в мгновение ока должна была превратиться в грациозную, женственную, мягкую Марию Стюарт. И превращалась! И обеих она оправдывала, стремясь, как она говорила, «постигнуть две правды: правду и право порыва, смелости и чувства (Мария); правду и право логики, ответственности перед страной (Елизавета)…»

Успех спектакля был поразительным и общепризнанным.

Еще одним общепризнанным успехом Дорониной в то время стала роль Аркадиной в «Чайке», поставленной в Театре имени Маяковского в 1978 году А. М. Вилькиным. В спорном по неожиданной обвинительной трактовке спектакле бесспорной критика признавала лишь доронинскую Аркадину. Сыграла ее Татьяна Доронина подчеркнуто вызывающе, взяв за основу чеховскую характеристику — «очаровательная пошлячка». Особенно иронично изобразила любовь Аркадиной к Тригорину, захватническую, алчную, с элементом цинизма. При этом ткань чеховского произведения искусственно нарушена не была.

«Как играть Чехова? — спрашивала себя Доронина в «Дневнике актрисы». — После Маши, которая жила в городе, «где никто не понимает музыки», Маши, которая завидовала перелетным птицам и говорила в конце пьесы самую страшную для человека фразу: «Все равно», — я играю Аркадину, бывшую Треплеву, в девичестве Сорину, и пытаюсь соединить эти фамилии, три конкретных понятия — «Аркадия», «трепло» и «сор» — в живой и узнаваемый образ.

… Она читает Некрасова наизусть (поэта гражданского), ведь могла же она читать Фета и Полонского, Надсона и Фофанова? Но читает именно про музу, которую бьют кнутом, а не про море, где «волна на волну набегает». Она «за больными ухаживает, как ангел», и моет в корыте детей прачки, и делает это не для того, чтобы похваляться благодеяниями своими (она забывает об этих благодеяниях), а по внутренней потребности…

Ей сорок семь лет, она ушла из императорского театра и играет в провинции, в частности, в Харькове, где «студенты овацию устроили». Ведь студенты «овацию устроили», а не купцы. Итак, женщина, боящаяся потерять сцену, сына, брата и возлюбленного, женщина на рубеже, за которым идут только потери и никаких обретений. Это все написано Чеховым, так же, как написан текст: «У меня нет денег — я актриса, а не банкирша», «В настоящее время я и на костюм не могу» и, обращаясь к сыну: «Оборвыш, ничтожество».

И я играю свою Аркадину, пытаясь соединить все эти противоречия, все «за» и «против», не делая тенденциозных акцентов в ее сложной, трудной и разной жизни».

Нет, не только «очаровательную пошлячку» играла в своей Аркадиной Татьяна Доронина. Созданный ею образ был гораздо более глубоким, многогранным и сложным, более чеховским, чем, может быть, видел его режиссер. Это свойство таланта и личности Дорониной — услышать автора так, как редко кто слышит, проникнуть в душу его, в его творческий замысел, постигнуть главный смысл образа — и точно и верно его передать.

Ардова — Татьяна Доронина, Треплев — Игорь Костолевский в спектакле театра имени Маяковского «Чайка».

На сцене Театра имени Вл. Маяковского Татьяна Доронина так же блестяще исполнила роли в спектаклях «Кошка на раскаленной крыше» Т. Уильямса, «Беседы с Сократом» Э. Радзинского, «Аристократы» Н. Погодина, «Она в отсутствии любви и смерти» Э. Радзинского.

Были в то же время сыграны спектакли и в других столичных театрах: «Приятная женщина с цветком и окнами на север» Э. Радзинского в Театре эстрады, «Спортивные сцены 81 года» в Театре имени М. Ермоловой, «Живи и помни» В. Распутина в театре «Сфера». В Концертном зале имени Чайковского проходили ее вечера «Россия моя, Россия…», в основе которых была поэзия С. Есенина и М. Цветаевой.

…Потом Гончаров решил ставить «Трехгрошовую оперу». Музыкальной частью заведовал Илья Меерович, который Доронину очень любил. Они репетировали в маленькой комнатушке, где помещались только стол и рояль. Она пела зонги, Илья аккомпанировал, восхищенно восклицая: «Как здорово ты сыграла бы эту роль!» Но не случилось, не судьба. Гончаров отказался от этой идеи, потому что Плучек выпустил «Трехгрошовую оперу» с Андреем Мироновым…

И она ушла от Гончарова. Ушла снова во МХАТ.

Когда она уходила из МХАТа, Ефремов ей сказал: «Через шесть лет вернешься». В 1983 году Татьяна Доронина возвращается во МХАТ имени М. Горького, ее вводят в спектакль «На всякого мудреца довольно простоты» А. Островского.

Но почему, почему она ушла от талантливого, замечательного режиссера, ушла из театра, в котором уже состоялась как ведущая актриса, уже сыграла удивительную архисложную роль? Причина была все та же, по которой ушла в прошлый раз и из МХАТа — малая занятость. К тому же в Театре Маяковского появилась другая прима, Наталья Гундарева, которой Гончаров уделял все больше внимания и… отдавал роли, когда-то обещанные Дорониной. Неужели он хотел, чтобы актриса такого таланта и такой силы, на которую «ходили» зрители, ушла из театра?

Ответить на этот вопрос трудно, но фактически, по мнению самой Татьяны Васильевны, все именно так и выглядело. Не будем забывать, что ведь у Дорониной тоже характер был не сахар. Она могла не соглашаться с режиссером в трактовке роли, как было, к примеру, при постановке пьесы Радзинского «Беседы с Сократом», в которой она исполняла роль Ксантиппы, а потом пьесы «Кошка на раскаленной крыше» (роль Мэгги). Режиссеры же, тем более режиссеры талантливые, уверенные в себе, привыкшие быть единственными диктаторами на сцене, этого не любят. Отношения испортились, и итог их был предрешен. «Поэтому, — вспоминает Татьяна Васильевна, — я сейчас думаю о нем (о Гончарове. — Н.Г.) хорошо, как о замечательном режиссере, но не забываю о том, сколько времени я потратила, уповая на пустые обещания… Работать — это одно, претерпевать — другое. Если претерпевать, то во имя чего-то, а если нет этого «во имя чего» — надо уходить».

Вот только ждали ли ее в ефремовском МХАТе? Вообще-то, Ефремов ждал, он лучше, чем кто-либо другой, знал цену ей и ее таланту. Но вот другие… Все понимали, что в театр приходит большая актриса. Что, разумеется, не вызывало энтузиазма у женской половины Художественного театра. Голосование по поводу возвращения Дорониной во МХАТ превратилось в настоящее поле битвы. На художественном совете тайным голосованием с перевесом всего в три голоса (17 — «за», 14 — «против») она была принята в труппу.