Крест и корона - Нэнси Бильо

— Перечислите всех, кто был при ней.

— Две фрейлины, две служанки, потом еще исповедник и личный врач дон Мигель де ла Са. И все. Мне бросилась в глаза старая мебель, посуда в трещинах. Даже гобеленов на стенах не было. Королева лежала в кровати и была очень слаба, хотя и сказала, что счастлива меня видеть. Она так изменилась, что я бы и не узнала ее.

— Как именно изменилась?

— Сильно похудела. Просто кожа да кости. Бедняжка почти все время страдала от болей. Иногда казалось, что даже дышать для нее мучительно… — Я замолчала, вспомнив о страданиях Екатерины Арагонской, но, взглянув на суровое лицо епископа Гардинера, поспешила продолжить: — Я пыталась по мере сил облегчить положение королевы. Стоял страшный холод. Снега не было. Но сквозь окна внутрь проникал влажный ветер с болот. Мы заделали трещины в окнах и старались жарко топить. Но в ее комнате никогда не было сухо. Мне сказали, что поделать с этим ничего нельзя. Как-то раз к Екатерине Арагонской приехал испанский посол Юстас Шапуи. Мы знали, что он после многих месяцев просьб получил от короля разрешение в последний раз увидеть ее. Мы привели в порядок ее спальню и одели королеву со всем тщанием. Никаких драгоценностей у нее не было: много лет назад всё забрали и отдали Анне Болейн. Но мы постарались, чтобы она выглядела достойно. Когда посол вошел в ее комнату, королева была так рада, что расплакалась. «Теперь я могу умереть на ваших руках, а не как собака под забором», — сказала она. Мне стало немного обидно, ведь все мы отдавали столько сил, чтобы ей было хорошо. Но, с другой стороны, было отрадно, что человек, который много лет действовал в интересах королевы, пришел ее навестить.

— Вы присутствовали при их разговорах?

— В первый день мы все присутствовали. Екатерина Арагонская хотела всячески показать, что ей нечего скрывать от его королевского величества. Даже сэр Эдмунд был приглашен. На второй день только двое из нас находились на расстоянии, с которого можно было слышать, о чем говорят эти двое.

— И о чем же они говорили? — Епископу это было крайне интересно.

— О ее дочери, леди Марии.[22]Королева беспокоилась о том, как отец может поступить с дочерью, которая отказывается принимать развод. Посол поклялся, что сделает все возможное, чтобы защитить леди Марию, что его господин и ее племянник император Карл позаботятся о ее безопасности.

— И тем не менее леди Мария в течение многих лет подвергается унижениям, — странным голосом проговорил епископ Гардинер.

— Да, доктор де ла Са сказал мне как-то раз наедине, что посол Шапуи явно преуменьшил опасности, грозившие леди Марии. «Гнев короля означает смерть» — я не слышала более меткого выражения. Но доктор ни в чем не винил Шапуи: тот посчитал своим долгом успокоить королеву, которую на пороге смерти терзал страх за дочь. Все равно она ведь уже ничем не могла ей помочь.

— Продолжайте, сестра Джоанна.

— Посол оставался с нами четыре дня. В первые два дня казалось, что Екатерина Арагонская окрепла, но разговоры с ним, вероятно, изматывали ее, потому что на третий день Шапуи пробыл с ней совсем недолго. Эту ночь я провела с больной наедине. — Я замолчала, нервно теребя край одежды, затем снова посмотрела на епископа. Глаза его горели. Он понимал, что я вот-вот перейду к рассказу о тайне. — После того как посол простился с ней на третий день, у королевы помутился рассудок. Она вдруг вспомнила своего брата, принца Хуана, который умер много лет назад. И не просто вспомнила, но говорила о нем так, словно он, маленький, был здесь, рядом с ней, и делал уроки. Это обеспокоило меня. Я дала королеве бульона, и она на какое-то время успокоилась. Потом принялась рассказывать, как, будучи невестой принца Уэльского, приехала в Англию — ей тогда исполнилось пятнадцать.

Епископ подался ко мне:

— Ничего не пропускайте, сестра Джоанна. Перескажите мне все в точности.

Я с трудом проглотила комок в горле.

— В ту ночь доктор де ла Са заснул. Обычно с наступлением вечера мы с ним на пару ухаживали за королевой. По ночам она говорила по-испански, и, кроме нас, ее никто не понимал. В такое время она была наиболее… — Я замолчала в затруднении.

— Уязвима? — подсказал Гардинер.

И опять епископ буквально снял нужное слово у меня с языка.

— После моего приезда в Кимболтон доктор де ла Са сказал, что один из нас двоих должен постоянно находиться при королеве. И я, несмотря на усталость, сидела в ту ночь возле ее кровати. А доктор все спал и спал. Однако я никого не звала. Я боялась, что если кто-то из других дам увидит, как я вымоталась, то меня отправят отдохнуть. А этого я допустить не могла.

— А почему один из вас двоих все время должен был находиться при ней?

Я удивилась, что епископ задал этот вопрос.

— Ну как же, — ответила я. — Доктор де ла Са сказал: всей Европе известно, что Болейны пытаются отравить королеву. Они уже чуть-чуть не отравили Фишера, ее ближайшего заступника. Ни капли питья, ни крошки еды не должны были коснуться губ королевы без предварительного опробования в моем или его присутствии.

— Но почему де ла Са доверял вам больше других? Ведь там были дамы, которые служили королеве гораздо дольше?

— Из-за того, что моя мать была испанкой, — пояснила я.

Брови епископа взметнулись.

— То есть все англичане — потенциальные отравители?

— Так считал доктор, — пожала я плечами. — Кстати, и моя мать тоже говорила, что англичанам никогда нельзя доверять полностью.

— И что, вы заметили какие-нибудь признаки яда? — спросил Гардинер.

— Никаких, — честно ответила я. — Впрочем, королева и ела-то очень мало.

Он кивнул:

— Расскажите мне о той ночи, когда вы остались с ней наедине.

— Сначала она говорила о короле Генрихе Седьмом, своем свекре. — Я помолчала. — И говорила не самые приятные вещи. Тогда я впервые услышала из уст королевы критику в чей-то адрес.

— Не опускайте ничего, сестра Джоанна. Я настаиваю на этом.

— Я тогда даже не сразу поняла, что она имеет в виду старого короля Генриха. Екатерина Арагонская говорила о нищем. Она сказала: «Он был нищий, просто нищий». Затем помолчала и добавила: «Никто не думал, что Тюдор может стать королем Англии». После этого королева трижды повторила: «Нищий не может быть добрым королем». Она сказала, что с первого и до последнего дня пребывания на троне ее свекор страшился потерять свои богатства. Вот ее слова в точности: «Он отличался невероятной жестокостью и подозрительностью. Он был жесток по отношению к жене и детям. Он был весь насквозь извращенный. И сына своего испортил».