Мсье Лекок - Эмиль Габорио

– А других клиентов, – продолжал он, – тех, которых убили, вы их знаете?

– Нет, господин следователь, отродясь не знала.

– И вы не удивились, увидев, как в ваше заведение вошли три незнакомца в сопровождении двух женщин?

– Иногда случай…

– Будет вам!.. Вы сами не верите в то, что говорите. Вовсе не случай может привести клиентов ночью, в ужасную погоду в такое подозрительное кабаре, как ваше… К тому же расположенное вдали от оживленных улиц, посредине пустырей…

– Я не ведьма и говорю то, что думаю.

– Значит, вы не знаете даже самого молодого из этих несчастных, того, кто был одет в солдатскую шинель, словом, Гюстава?

– Никоим образом.

Господин Семюлле заметил, с какой интонацией старуха ответила ему, и медленно продолжил:

– По крайней мере, вы слышали о друге этого Гюстава, неком Лашнёре?

Услышав это имя, хозяйка «Ясного перца» пришла в замешательство. Срывающимся голосом она пробормотала:

– Лашнёр?.. Лашнёр?.. Я никогда не слышала этого имени…

Старуха отрицала, но не могла скрыть волнения. Лекок мысленно поклялся, что непременно найдет этого Лашнёра, приложит для его поисков все усилия. Разве среди улик не было письма, написанного этим самым Лашнёром, как было установлено, в одном из кафе на бульваре Бомарше? Вооружившись подобным доказательством и терпением…

– Теперь, – продолжал господин Семюлле, – перейдем к женщинам, сопровождавшим несчастных. Какими они были, эти женщины?

– О!.. Никчемные девицы…

– Они были богато одеты?..

– Напротив, очень бедно…

– Ладно!.. Опишите их…

– Дело в том… О, мой славный следователь, я их видела-то мельком… Ну, это были две высокие, плотные чертовки, так плохо сложенные, что в первую минуту – поскольку все происходило в последнее воскресенье перед Великим постом – я приняла их за мужчин, переодетых в женщин. У них были руки, как бараньи лопатки, хриплый голос и очень черные волосы. Они были смуглыми, как мулатки, и это меня поразило…

– Хватит!.. – прервал старуху следователь. – Отныне у меня есть доказательства, что вы упорно не желаете проявлять добрую волю. Эти женщины были небольшого роста, а одна из них была блондинкой.

– Клянусь вам, мой славный господин…

– Не надо клясться. Я буду вынужден устроить вам очную ставку с порядочным человеком, который скажет вам, что вы врете.

Старуха ничего не ответила. На мгновение воцарилась тишина, потом господин Семюлле нанес решающий удар.

– Будете ли вы утверждать, – спросил он, – что в кармане вашего передника не лежало ничего компрометирующего?

– Ничего… Передник можно найти и проверить, он остался у меня дома…

Но разве подобная уверенность не свидетельствовала о том, что мнимый пьяница общался со старухой?

– Итак, – сказал господин Семюлле, – вы продолжаете упорствовать… Зря вы так поступаете, поверьте мне… Подумайте сами… От ваших ответов зависит ваша судьба. Будете ли вы проходить в Суде присяжных как свидетельница… или как сообщница.

Хотя вдова Шюпен, явно не ожидавшая такого удара, была подавлена, следователь не стал настаивать. Старухе зачитали протокол ее допроса, она подписала и вышла.

Господин Семюлле тут же сел за стол, заполнил бланк и отдал его своему секретарю со словами:

– Вот, Гоге, предписание для начальника тюрьмы предварительного заключения. Скажите, чтобы ко мне привели убийцу.

Очень трудно вырвать признания у человека, заинтересованного молчать и уверенного, что против него не существует никаких доказательств. Но в подобных обстоятельствах требовать правды от женщины, значит, как говорят во Дворце правосудия, решить исповедовать дьявола.

Когда господин Семюлле и Лекок остались одни, они посмотрели друг на друга с видом, который выдавал их беспокойство и свидетельствовал о том, что они отнюдь не питали радужных надежд.

Действительно, что положительного дал допрос, столь ловко проведенный следователем, который умеет задавать к месту вопросы, выстраивать их, словно генерал, умеющий маневрировать войсками и весьма кстати использующий их? Они получили неопровержимые доказательства соучастия вдовы Шюпен, только и всего.

– Эта чертовка все знает! – прошептал Лекок.

– Да, – ответил следователь. – Я почти уверен, что она знает мужчин, находившихся у нее, женщин, жертв, убийцу – словом, всех. И совершенно очевидно, что она знает и этого Гюстава… Я это понял по ее глазам. Достоверно и то, что она знает, кто такой Лашнёр, этот незнакомец, которому хотел отомстить умирающий мнимый солдат, таинственный персонаж, служащий, несомненно, ключом к разгадке. Человек, которого необходимо разыскать…

– Ах! Я разыщу его, – воскликнул Лекок. – Пусть даже для этого мне придется расспросить миллион сто тысяч человек, разгуливающих по Парижу!

Это было слишком опрометчивое обещание, и следователь, несмотря на все тревожные мысли, не мог не улыбнуться.

– Лишь бы, – продолжал Лекок, – лишь бы эта старая ведьма заговорила на следующем допросе!..

– Хорошо бы! Только она не заговорит.

Молодой полицейский покачал головой. Он и сам придерживался такого же мнения и не строил иллюзий. В уголках глаз вдовы Шюпен он сумел разглядеть эти складочки, свидетельствовавшие о глупом упрямстве старухи.

– Женщины никогда не говорят, – продолжал следователь. – А когда они с виду смиряются и вроде бы готовы на откровения, это означает, что они, как им кажется, нашли уловку, способную ввести следствие в заблуждение. Очевидность, по меньшей мере, подавляет самого упрямого мужчину. Она связывает его по рукам и ногам, и он перестает сопротивляться. Он признается. Женщина же смеется над очевидностью. Покажи ей свет, и она, закрыв глаза, скажет «темнота». Поверни ей голову к солнцу, которое своим ярким светом ослепит ее, она будет упорно твердить: «Ночь наступила». В зависимости от своего социального положения по рождению мужчины придумывают и разрабатывают различные системы защиты. У женщин же одна линия защиты, к каким бы слоям общества они ни принадлежали. Они по-прежнему все отрицают, плачут… Когда на следующем допросе я нажму на старуху Шюпен, она, будьте уверены, найдет для меня слезы…

Дрожа от нетерпения, следователь топнул ногой. Напрасно он искал в своем арсенале способы нападения. Он не находил оружия, способного подавить столь упорное сопротивление.

– Если бы только я понял, какие мотивы движут этой старой женщиной, – продолжал следователь. – Но у меня нет ни одного намека! Кто мне скажет, в чьих интересах она молчит?.. Защищает ли она свое дело?.. Сообщница ли она? Кто нам скажет, не помогала ли она убийце готовить западню?

– Да, – медленно ответил Лекок, – да, подобное предположение само собой приходит на ум. Но если мы его примем, разве мы не отбросим первоначальные выводы, сделанные господином следователем?.. Если старуха Шюпен – сообщница, значит, убийца не тот человек, которого мы подозреваем. Он просто хочет им казаться…