Дозвониться до небес - Юлия Лемеш

Арсений надулся от обиды, но послушался. Я слышала, как он сердито выплеснул остывший чай в раковину и специально загремел чайником.

Платок оказался ситцевый. Плотный на ощупь. Черного цвета. Отчего у меня кошки на душе заскребли.

– Кто помер-то? – вызывающим голосом спросила я, глядя как она повязывает платок.

– Ты будто не знаешь?

И вдруг я поняла, что знаю. Когда она говорила, перед моими глазами картинка мелькнула. Буквально на секунду. Как кадр из кино. Ярко так. Слишком ярко.

– Не надейся. Тут не твой дар. Сначала оно случилось, потом я увидела, теперь тебе показала. Их уже полчаса как на свете нет. Так-то.

Я и не думала на что-то надеяться. Картинка затмила все мысли. И я с ужасом ждала, когда в комнату войдет ни о чем не подозревающий Арсений. А он был так доволен отсутствием воплей в комнате, что забыл про обиду и заваривал чай, напевая какой-то незамысловатый мотивчик.

– Вот такие дела, – рассеянно заметила бабка.

Никогда бы не подумала, что платок способен так изменить внешность. Она на ворону стала похожа. Точнее – на жену ворона. Или на монастырскую начальницу.

– А что дальше будет?

– Жизнь. Она всегда продолжается.

– Но не для всех.

– Так и должно быть. Это нормально.

– Не вижу ничего нормального. Они совсем не старые были.

– Снова в бутылку лезешь?

Я быстро прикусила язык. Не хватало снова разругаться. Да к чему ссориться, когда такой ужас происходит? И еще меня так и подмывало спросить, не будет ли она теперь разговаривать с родителями Арсения. Хотя что они смогут ей рассказать? Про то, сколько было на спидометре и как их вынесло на встречку? А мать начнет давать указания по бизнесу – что почем и кому продавать? Вот мрак!

Не буду я ни о чем спрашивать.

– Так вы чай пить будете или снова меня прогоните? – Бодрый Арсений смотрел на нас счастливыми глазами.

Он абсолютно ни о чем не подозревал. Быть может, бабка сама ему скажет? Как про такое говорят? Типа – внучек, горе-то какое, сиротинушка ты моя… Нет, надо постепенно. Подготовить. Как? Как это правильно делают?

– У тебя вид как у бешеной селедки, – неуверенно пошутил Арсений.

– Намного хуже, – буркнула бабка.

Приобняла внука за плечи и повела на кухню. Я – следом шаркаю.

– А зачем я чай делал? Таскаюсь с кружкой туда-сюда…

– Поставь ее на стол. Слушай, сейчас телефон зазвонит. И тебе скажут, что, кроме бабки, у тебя на свете никого больше нет.

Она силой пыталась усадить Арсения на табурет, бормоча какие-то успокаивающие слова. Она гладила его по голове, когда он все-таки сел. Она осторожно отобрала у него кружку с многострадальным чаем и водворила ее на стол. Она смотрела ему прямо в глаза. А я стояла столбом, прислонившись к стене, и старалась быть незаметной, насколько это возможно.

Зазвонил мобильник. Бабка всучила его Арсению.

– Говорить необязательно. Просто слушай.

Потом он стал бледный. Молчал. Потом развернулся и убежал в свою комнату.

– Ну вот. Самое страшное позади. Теперь можно и чаю выпить.

Наверное, чайник был удивлен таким вниманием. Поэтому закипел очень быстро.

– Он справится?

– Глупый вопрос. Конечно, МЫ справимся, – сурово уточнила бабка и запихала себе в рот шоколадную конфету.

Зубов у нее было много. Судя по виду – не поддельные. Вставные так выглядеть не могут. Они белые и сверкающие.

– Говорила я ей – зайди, спроси совета. Да что уж теперь вспоминать. Про покойников либо хорошо, либо молча.

Так я одной из первых узнала про ту страшную аварию на Московском шоссе. Родители Арсения по своей вине оказались под фурой, которая сплющила их машину всмятку. Не спасли подушки безопасности. И ремни не спасли. Слишком скорость была большая и у них, и у фуры.

Я была на похоронах. Видела Арсения. Ошеломленного случившимся. И бабку, которая скорбела, одетая во все черное.

Еле вытерпела процесс отпевания – мне там плохо стало. Отпевали оптом. Четыре гроба. Теснота. Дышать нечем. Чьи-то родственники, не понимающие где им встать. Батюшка с бородой. Обещавший спасение равнодушной скороговоркой.

Какая-то парочка – мама с взрослой дочерью – позорно долго не могли угадать, какой покойник их. Встали в изголовье не того гроба и только потом, когда нужно было подойти и поцеловать умершего, сообразили, что обознались.

У меня реально подкосились ноги – я не знала про этот обряд. Испугалась страшно, хотя мне целовать необязательно, но вдруг когда-нибудь придется. Я не смогу. Да и к чему эти поцелуи? Покойнику все равно, а живым неприятно. Приглядевшись, я заметила, что лица мертвецов были густо намазаны гримом, отчего выглядели одинаково отвратительно. Вот вам еще одна причина, по которой целовать не хочется. От страха начала ненавидеть религию, которая вынуждает сначала задыхаться вместе с гробами. Задохнувшись, верить, что все зашибись как здорово закончилось по воле и замыслу Божьему. А напоследок приложиться губами к намазанному какой-то дрянью ледяному лбу.

Я, когда боюсь, диалоги мысленные придумываю – спорю и доказываю свою правоту. Не помогает, но отвлекает. В этот раз спорила сама с собой о неправильности закапывания тела в землю. Легко доказала себе, что пепел занимает меньше места и наши предки покойников именно кремировали. Придется заранее написать инструкцию по утилизации своего тела. Сжечь и в речку. Только так.

Пока я вспоминала самое красивое место на Неве, женщине в сером плаще стало плохо. К прочим запахам прибавился резкий аромат лекарства. Валидола? Корвалола? Я не знаю, но дышать стало легче.

Были там еще какие-то дерганые люди, постоянно разговаривающие друг с другом о своих делах. Они даже мобильники не выключили. Хотя при входе висело напоминание для таких отъявленных дебилов.

Потом все начали поглядывать друг на друга и смущенно толкаться. По всей вероятности, я пропустила сигнал к бегству. И вдруг толпа убитых горем людей заволновалась. Тетка с короткой стрижкой и почти черными глазами слишком громко сказала:

– Кто выйдет последним, умрет первым.

Сначала я решила, что это какой-то ребус. Но все поняли тетку правильно и рванули тискаться в узкую дверь. Навстречу несли крышки гробов. Началась давка. Кто-то истерически вскрикнул. Паника стремительно нарастала. Пожилого дяденьку толкнули, заодно сбив им пустой гроб, прислоненный к стене. Священника уже не было. Я поняла, что, видимо, умирать мне придется первой и, судя по моему состоянию, прямо сейчас. В этом было что-то несправедливое. Почти все были в несколько раз старше меня. Пустой гроб перегородил выход, и я осталась наедине с покойниками. В тесном помещении. Цветы в руках. Оставалось лечь в гроб, накрыться цветами. На большее у меня фантазии не хватило.