Возлюбленный враг - Джейн Фэйзер

Остановились у лавки с пирогами, и она жадно рассматривала выставленный товар; от аппетитного аромата мяса и золотистого печенья у нее потекли слюнки.

— Думаю, уже полдень, — сказал Джед, разгадав ее мысли. — Вам нужно подкрепиться. — И он двинулся в магазин.

Джинни покраснела от смущения.

— Джед, мне нечем расплатиться. Да я и не особенно голодна.

— Полковник дал мне денег и сказал, что я должен купить все, что вам понравится, — невозмутимо ответил денщик.

Он купил пирожки, положив два медных фартинга на прилавок, и передал один пирог Джинни. Он был горячим, пар выходил через небольшую щелку в хрустящей корочке. Джинни, решив, что дальнейшие возражения будут излишними и бесполезными, вонзила зубы в пирог с довольным вздохом, высосав густой сок и не дав ему пролиться на подбородок. Чувствуя себя совершенно довольной, она вышла с Джедом из лавки с пирожками в руке, а когда с ними было покончено, Джед купил ей пряник и напиток из черной смородины у уличного торговца. В городе, несмотря на все увиденное ею, преобладала праздничная атмосфера, и они остановились посмотреть на танцующего медведя, огромного, неуклюжего и трогательного, пытающегося двигаться на задних лапах. Джинни смеялась и хлопала вместе с остальными, но потом решила, что ей больше нравятся жонглеры. Ее поразила их ловкость, и она пожалела, что у нее нет монетки, чтобы бросить в переданную по кругу поношенную шапку. Но ей казалось неразумным тратить деньги Алекса таким образом, тем более что его самого здесь не было, чтобы насладиться развлечением. Когда они вернулись к казармам, то обнаружили, что отряд уже построен. Джед покраснел, глядя на полковника, уже сидевшего на коне. Он поспешил к нему через площадь, Джинни следовала за ним.

— Прошу прощения, полковник, но я забыл о времени. — Став по стойке смирно, он отдал честь.

— О, это моя вина, — быстро сказала Джинни. — Мне было так интересно, что я забыла обо всем. Понимаете, там были жонглеры.

— Да, я понимаю, — ответил Алекс, слегка улыбнувшись. — Посади госпожу Кортни на лошадь, Джед. Нам нужно пройти двадцать миль до Ньюбери, и у нас не возникнет желания останавливаться, если все, что я слышал, — правда.

Праздничное настроение Джинни померкло при этих словах, и она вспомнила, что ожидает их на пути.

Она никогда не забудет долгие часы этого дня. Барабан продолжал бить, но барабанщик играл траурную мелодию, словно был не в силах повторить бодрую утреннюю игру. Мрачная тишина прерывалась лишь звуками барабана, топотом сапог и стуком копыт. Вокруг царило полное опустошение посевы кукурузы и пшеницы уничтожены, сады вырублены, дома стояли без крыш и кое-где еще дымились. И повсюду были тела, обезображенные и брошенные в канавах, и мухи жужжали над запекшейся, почерневшей кровью. Трупы висели вниз головой на деревьях или лежали вдоль дороги, без одежды, оставленные на съедение одичавшим собакам.

Джинни пыталась закрыть глаза, забиться подальше в середину колонны офицеров, спрятаться за широкую спину майора Бонхэма. Но какая-то упрямая часть ее натуры вынуждала смотреть на то, что один человек может сделать с другим человеком; вынуждала запомнить на всю жизнь, каких зверей делает из людей война. Эти растерзанные тела уже ни за кого не боролись; невозможно сказать, на чьей они были стороне, в смерти нельзя отличить кавалера от «круглоголового». Птицы и собаки тоже такого различия не делали.

— Почему нельзя их похоронить? — услышала она свой голос, внезапный в царившей тишине, первый человеческий звук за это время, показавшееся ей вечностью.

— В конце концов, их похоронят, — ответил Алекс.

— То, что останется после собак и стервятников, — сказала она с горечью. — В Уинчестере много солдат. Почему нельзя прислать их похоронить мертвых?

— Скоро это будет сделано, — сказал он, словно успокаивая капризного ребенка.

Смрад разложения пропитал неподвижный воздух, и пирог с пряником, съеденные с большим удовольствием, восстали в ее желудке. Она прижала руку ко рту, молча молясь о том, чтобы у нее хватило сил выдержать, чтобы она не унизила себя при всех рвотой, но более всего о том, чтобы ей не пришлось спешиться и оказаться среди мертвых.

Алекс смотрел на нее, и в глазах его были и понимание, и сострадание. Ее лицо стало восковым и покрылось испариной, плечи опустились. Как хорошо он знал, что она сейчас переживает! Когда он впервые столкнулся с ужасами войны, его много часов выворачивало наизнанку. Ему было бесконечно стыдно за свою слабость, ведь он собирался стать военным. А Вирджиния Кортни, судя по всему, справлялась с этим лучше. Мрачная решимость исходила от высокой, стройной фигуры, и он вновь почувствовал восхищение, которое так притягивало его к гордой, бесстрашной молодой женщине, бросавшей вызов завоевателям с присущей ей иронией и изобретательностью.

Они прошли двадцать миль до Ньюбери за пять часов. Солдаты шли энергично, торопясь оставить позади смерть и разрушение. Джинни, в конце концов, погрузилась в некое подобие транса, автоматически двигаясь в такт шагу Джен. Она не привыкла скакать так быстро и долго, как в эти последние два дня, и где-то в подсознании мелькнула мысль, что, когда эта езда закончится, ее тело отомстит за столь необычную нагрузку. Не то чтобы она была очень хрупкой, как раз наоборот. Ходьба под парусом, плавание, лазание по скалам сделали ее сильнее, чем большинство женщин, но длительная езда верхом требовала работы других мышц, поэтому, увидев впереди маленький торговый городок, расположившийся у подножия холма, она испытала огромное облегчение.

— У тебя снова все затекло? — Алекс спешился с завидной легкостью и подошел к Джен, на которой Джинни продолжала сидеть, не в силах заставить свои мышцы пошевелиться.

Она вздохнула.

— Думаю, я не создана для того, чтобы быть солдатом.

— Потом будет легче, — пообещал он, снимая ее и удерживая одной рукой за талию, чтобы она не упала. — Завтра воскресенье, день отдыха, и у тебя будет время прийти в себя.

— Я почему-то не представляла, что для тебя существуют выходные, по крайней мере, на войне.

— Даже на войне мы находим время для молитвы, — серьезно заметил он. Джинни посмотрела на него с некоторым удивлением.

— Значит, ты набожен?

— Сам я не склонен к чтению Библии, если ты это имеешь в виду. Но многие пошли на эту войну из религиозных побуждений, и пока я среди них, буду уважать их веру.

Джинни хорошо знала, о чем он говорит. Многие опасались, что король Карл по требованию своей жены-француженки, набожной католички Генриетты-Марии, восстановит в стране католическую церковь. Именно этот страх во многих случаях привел к тому, что стали раздаваться требования о свержении короля. Другие, подобно Алексу, воевали по политическим мотивам.

— И, кроме того, — продолжил Алекс, — совместная молитва нравственно укрепляет солдат.

— А, — сказала Джинни с понимающей улыбкой, — я была уверена, что у полковника должны быть и военные соображения.