Объяснение в любви - Айра Уайз

— Я выбрал эту, — просто объявил Клайв. И, глядя прямо в глаза отцу, добавил: — И я ее получу. Понимаешь?

Воцарилось напряженное молчание. Секунд тридцать Риджмонт-старший пепелил взглядом непокорного сына. А затем вдруг откинулся в кресле и от души рассмеялся.

— В следующие выходные, — проговорил он многозначительно. — Думаю, здесь, в усадьбе. Все будет очень официально, очень торжественно, — словом, как полагается.

— Gracias, — машинально перешел на испанский Клайв. Только что он одержал небывалую победу — но злорадствовать над стариком-отцом и не думал.

Глаза Риджмонта-старшего заговорщицки сверкнули.

— А теперь тебе осталось всего лишь уговорить матушку, — не без ехидства напомнил он.

Клайв стремительно ворвался в парадное и направился прямиком к лифту. День у него выдался на редкость удачный! Просто-таки решающий день! Однако объяснения с родителями и авиаперелеты заняли слишком много времени, и теперь ему не терпелось увидеться с Анхелой и сообщить ей радостную весть.

Мечтательно улыбаясь, он запустил руку в карман и нащупал небольшую коробочку с кольцом. Лифт остановился, створки разъехались в стороны. Клайв вложил ключ в замок. Вот оно, свершилось! От того, что произойдет сейчас, зависит счастье всей его жизни!

Вот ведь ирония судьбы: надменный аристократ Клайв Риджмонт никогда не думал, что мысль о предстоящей помолвке и свадьбе приведет его в такой восторг!

Он переступил порог — и сразу же заметил прислоненную к стене картину, завернутую в коричневую бумагу и перетянутую клейкой лентой. Это из музея доставили портрет Анхелы. А затем… взгляд Клайва упал на Лусию. Экономка стояла у дверей кухни, заламывая руки. И сердце его пронзила ледяная игла страха.

— Анхела? — выдохнул он. — Где она?

— Она ушла, сеньор, — в неподдельном горе сообщила Лусия. — Она ушла насовсем…

Задыхаясь, Клайв вбежал в спальню — и направился прямиком к шкафу. Чемодан исчез. Не в силах смириться с неизбежным, он обвел взглядом комнату.

Спальня, некогда так радовавшая его своей просторностью и размахом, теперь казалась холодной и спартанской, и словно нежилой.

Внимание его привлекли несколько вещиц, аккуратно сложенных на застеленной кровати. Клайв подошел ближе. Ключи от квартиры, цепочка с бриллиантовой подвеской, стопка кредитных карточек…

Клайв оцепенел. Итак, Анхела всерьез считает, что должна ему только это? Даже кровать здесь играет некую очень символическую роль. Молодой человек передернулся от отвращения. Анхела не смогла бы выразить свои чувства яснее, даже если бы швырнула на постель скомканное нижнее белье!

На телефоне белела записка. «Мне очень жаль», — говорилось в ней — и ни слова больше. Клайв перечел ее трижды.

Было что-то бесконечно-печальное в том, что последние свои слова Анхела обратила к нему по-английски. Не потому ли, что мечтала говорить с ним на одном языке? Или, может быть, английское «Мне очень жаль» выражало ее чувства точнее, чем испанское «Lo siento mucho»?

Но Клайв вовсе не собирался довольствоваться этим коротким прощанием! Ему хотелось знать больше! Почему? Неужто Анхела так и не нашла в себе сил ему довериться — довериться еще только на один-единственный день?

— Когда она уехала? — В дверях застыла встревоженная Лусия. Судя по всему, она принесла важные вести — иначе не стала бы врываться к нему без стука!

— Сразу после того, как сеньор ушел, — сообщила она.

«Сеньор»? Клайв стремительно развернулся.

— Сеньор Бенавенте? — переспросил он. Лусия покачала головой.

— Нет, сеньор Дорадо, — сообщила она. — Кажется, они поссорились, — смущенно добавила она. — Сеньорита приказала мне вывести его за дверь. А он вручил мне чек — для сеньориты Анхелы. — Экономка перевела взгляд на корзинку для бумаг. — Сеньорита очень расстроилась.

В этот миг зазвонил колокольчик, возвещая о прибытии очередного гостя.

— Я никого не желаю видеть, — мрачно отрезал Клайв.

Понимающе кивнув, Лусия удалилась, оставляя его наедине с корзинкой.

Примерно в то же время, как Ренан Бенавенте ожесточенно спорил с Лусией, требуя проводить его к хозяину, наконец-то объявили посадку на нужный Анхеле рейс.

Вылет задерживался уже на два часа с лишним, и нервы Анхелы были на пределе. Подхватив с полу чемодан, молодая женщина встала, вдохнула поглубже, собираясь с духом… Вот и все, сказала себе она. Можно идти. Хватит спорить с очевидным. Довольно мучительных колебаний! Лучше уйти самой, пока еще у нее достает на это силы воли, нежели остаться и ждать, чтобы Клайв сам вышвырнул ее за порог, а потом горевать и плакать, мечтая о его возвращении! Незачем повторять судьбу матери!..

«Так вперед же!» — приказала Анхела своим непослушным ногам. И побрела вслед за толпой пассажиров, точно одна из многих возвращающихся домой туристок.

— Сколько у вас мест багажа?

Анхела опустила взгляд на чемодан: что за жалкий итог ее жизни в Барселоне! Год назад, упаковывая его в Мадриде, она собиралась послать за остальными своими вещами, как только обоснуется на новом месте. Но Клайв и слышать об этом не захотел. А, напротив, осыпал ее подарками, купил все необходимое…

Молодая женщина покачала головой — и извлекла из сумочки посадочный талон.

— Это все, что у меня есть, — проговорила Анхела. «Да еще израненное сердце впридачу», — мысленно добавила она.

Когда Ренан Бенавенте ворвался в спальню, Клайв стоял у двери на террасу, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. У художника хватило-таки пробивной силы прорваться через заслоны неумолимой экономки.

— Мне необходимо поговорить с вами, — сурово объявил он. — Не знаю, что произошло вчера вечером, когда вы ушли из музей…

— Случился Анхель Дорадо, — пояснил Клайв, не оборачиваясь.

В воздухе повисло молчание. И пауза эта была не из тех, что вызваны недоумением, — дескать, «что вы такое имеете в виду?», а из тех, в которых слышится невысказанное: «Господи милосердный, неужели?»

— И что ему было надо? — осведомился Ренан.

— Я вижу, вы его знаете, — сухо откомментировал Клайв.

— Что ему было надо? — яростно повторил художник.

Риджмонт устало указал в направлении кровати.

— Сами смотрите, — предложил он.

Ренан Бенавенте подошел ближе, оглядел сиротливую кипу карточек и ключей. Тут же лежал чек — аккуратно составленный из мелких обрывков. Художник долго смотрел на все это, не говоря ни слова.

— Вчера я встретил его в музее, — признался он наконец. — Я так надеялся, что вы увели Анхелу до того, как он приехал!

— Они столкнулись в дверях, лицом к лицу. Сеньор Дорадо назвал ее Росаурой.