Модеста Миньон - Оноре де Бальзак

Мой отец будет завтра в Париже проездом из Марселя. Его адрес известен банкирскому дому Монжено, который связан с ним деловыми отношениями. Сходите к нему, мой возлюбленный Мельхиор, скажите ему о своей любви ко мне, но не вздумайте говорить о том, как сильно я вас люблю: пусть это навсегда останется тайной между нами и богом. Я же, мой дорогой и любимый, все открою матери. Достойная дочь Валленрод-Тушталь-Бартенштильдов поймет меня и поцелуем выразит свое согласие. Она будет так счастлива, когда узнает о нашей романтичной и тайной поэме, земной и божественной в одно и то же время. Вы уже выслушали признание дочери, постарайтесь получить согласие графа де Лабасти, отца вашей

Модесты.

P. S. Главное, не приезжайте в Гавр без согласия моего отца. Если вы меня любите, то сумеете разыскать его, когда он будет проездом в Париже».

— Что это вы делаете в такой поздний час, мадемуазель Модеста? — спросил Дюме.

— Я пишу отцу, — ответила она, — ведь вы уезжаете завтра?

Не зная, что ответить, Дюме ушел к себе, а Модеста стала писать длинное письмо отцу.

На следующий день Франсуаза Коше, испуганная гаврским штемпелем на конверте письма, лично принесла его своей молодой хозяйке в Шале и взяла то, которое написала Модеста.

«Г-же О. д'Ест-М.

Сердце подсказало мне, что вы — та самая переодетая и скрытая под вуалью женщина, которая занимала место между г-ном и г-жой Латурнель, имеющими только сына. О моя любимая, если вы живете скромно, без блеска, без славы и даже в бедности, вы не представляете себе, как велика будет моя радость при этом известии. Теперь, когда вы меня знаете, почему вам не сказать мне всей правды? Что касается меня, то я поэт только по своему сердцу, по своей любви, поэт благодаря вам. О, как велика должна быть моя привязанность, чтобы оставаться здесь, в отеле «Нормандия», и не показаться в Ингувиле, который я вижу из своих окон. Полюбите ли вы меня так сильно, как я уже люблю вас? Уехать из Гавра в Париж в такой неуверенности — не значит ли это быть наказанным за свою слишком глубокую любовь, как за преступление? Я повинуюсь слепо. О, лишь бы скорей получить ваше письмо! Ведь если вы окутали себя тайной, то я отплатил вам тем же и должен, наконец, сбросить маску своего инкогнито, открыть вам лицо того поэта, каким я являюсь, и отказаться от славы, мне не принадлежащей».

Это письмо сильно встревожило Модесту, но вернуть свое признание она уже не могла, так как Франсуаза отнесла его на почту, в то время когда она перечитывала эти последние строки, пытаясь понять их тайный смысл. Модеста поднялась к себе в комнату и написала ответ, требуя объяснений.

Между тем в Гавре происходили разные мелкие события, которые, однако, вскоре заставили Модесту позабыть о ее тревогах. Спустившись рано утром в город, Дюме без труда узнал, что ни один архитектор не приезжал третьего дня в Гавр. Взбешенный ложью Бутши и желая узнать причины этого сговора, бретонец бросился из мэрии прямо к Латурнелям.

— Где же ваш Бутша? — спросил он у своего друга нотариуса, не видя клерка в конторе.

— Бутша, мой дорогой, находится на пути в Париж, куда он катит на всех парах. Сегодня рано утром он встретил в порту моряка, который сказал ему, что его отец, шведский матрос, разбогател. Говорят, будто он был в Индии, служил там у одного магараджи, а теперь он в Париже...

— Все это сказки, ложь, басни! О, я разыщу этого проклятого горбуна, я нарочно поеду для этого в Париж! — воскликнул Дюме. — Бутша обманывает нас! Он знает что-то относительно Модесты и ничего нам не говорит. О, если он заодно с ней!.. Ему никогда не быть нотариусом, я втопчу его в грязь, из которой он вышел, возьму и...

— Полно, мой друг, остерегайтесь вешать преступника до суда, — возразил Латурнель, испуганный крайним раздражением Дюме.

Объяснив друзьям, на чем он основывает свои подозрения, Дюме попросил г-жу Латурнель побыть с Модестой в Шале во время его отсутствия.

— Вы встретите полковника в Париже, — сказал нотариус. — Вот что я прочел сегодня утром в коммерческой газете в отделе навигации, вот здесь, под рубрикой «Марсель», — продолжал он, протягивая газету Дюме: — «Беттина Миньон» (капитан Миньон) бросила якорь шестого октября». У нас сегодня семнадцатое, весь Гавр знает уже о приезде вашего хозяина.

Дюме попросил Гобенхейма отпустить его, тотчас же отправился в Ингувиль и вошел в Шале в ту минуту, когда Модеста запечатывала письма отцу и Каналису. За исключением адреса, оба письма ничем не отличались друг от друга — ни размером, ни конвертом. Модесте показалось, будто письмо к отцу лежало поверх письма к ее Мельхиору, на самом же деле она положила его под низ. Эта ошибка, так часто повторяющаяся в повседневной жизни, открыла ее тайну матери и Дюме. В то время лейтенант как раз оживленно разговаривал с г-жой Миньон в гостиной, поверяя ей свои опасения, вызванные двуличием Модесты и ее сообщника Бутши.

— Верьте, сударыня, — воскликнул он, — мы пригрели змею у себя на груди. Разве может быть душа у этого недоноска!

Модеста положила в карман фартучка письмо, адресованное отцу, думая, что это письмо к возлюбленному, и, спускаясь из своей комнаты с письмом к Каналису в руках, услышала, как Дюме сообщает о своем немедленном отъезде в Париж.

— Что вы имеете против моего Таинственного карлика и почему вы так кричите? — спросила Модеста, появляясь в дверях гостиной.

— Бутша уехал сегодня утром в Париж, и вам, без сомнения, известно, для чего! Разумеется, чтобы продолжать там интригу с так называемым архитектором в лимонном жилете, который и не думал приезжать в Гавр, на беду вашему вруну карлику.

Модеста была потрясена; она догадалась, что Бутша уехал, чтобы собрать сведения о жизни Каналиса. Она побледнела и опустилась на стул.

— Я догоню Бутшу, я его отыщу! — воскликнул Дюме. — Это, очевидно, письмо вашему батюшке, — проговорил он, протягивая руку. — Я перешлю его Монжено. Лишь бы нам с полковником не разминуться!

Модеста отдала письмо. Дюме, свободно читавший без очков, машинально взглянул на адрес:

— Барону де Каналису, улица Паради-Пуассоньер, дом номер двадцать девять. Что это значит?.. — воскликнул Дюме.

— Ах, дочь моя, вот кого ты любишь! — воскликнула г-жа Миньон. — Стансы, что ты положила на музыку, написаны им...

— И это его портрет висит у вас наверху, в рамке? — спросил Дюме.

— Верните мне письмо, господин Дюме, — проговорила Модеста, похожая в эту минуту на львицу, защищающую своих детенышей.

— Вот оно, мадемуазель, — ответил лейтенант.

Модеста спрятала письмо за корсаж и протянула Дюме другое, которое было адресовано отцу.

— Я знаю, Дюме, вы способны на все, — сказала она, — но если вы вздумаете сделать хоть один шаг, чтобы увидеть господина Каналиса, я тотчас же уйду из дому и никогда больше не вернусь.

— Вы убьете вашу мать, мадемуазель, — ответил Дюме и вышел из комнаты, чтобы позвать жену.