Отто - Герман Канабеев

на безопасное, как мне показалось, расстояние, я обернулся и увидел, как он разговаривает по телефону. Убрав телефон в карман, мужчина сел в припаркованную рядом машину, но не тронулся, а так и остался в ней сидеть. Теперь я уже на сто процентов был уверен, что он ждал именно меня, но зачем-то ему было нужно, чтобы я вошёл в подъезд.

Я решил вернуться к Цапкину Если где-то и можно было себя чувствовать в безопасности, так это у него. Цапкин по-прежнему сидел за печатной машинкой. Я рассказал ему, что случилось, он никак не отреагировал, словно и не слушал меня. Единственное, что сказал:

– По-моему, ты надумываешь.

– Может быть, – ответил я.

– А может и не быть.

– Андрей Михайлович, можно я вам занесу вторые ключи от квартиры?

– Зачем?

– Предчувствие нехорошее. На всякий случай. И ещё, вы же хотели почитать, что я написал, я распечатаю и спрячу за книгами в шкафу.

– К чему такая конспирация, стало быть?

– Можно ключи оставить?

– Ладно.

– Схожу, возьму запасные и вернусь тогда.

– Давай.

Когда я снова подходил к своему подъезду, то не заметил ничего подозрительного. Поднялся в квартиру, закрыл дверь и шумно выдохнул накопившееся напряжение. В тот момент мне показалось, что я и правда зря паниковал, даже успел пожалеть, что возвращался к Цапкину. Но пока я искал вторые ключи, тревога вцепилась в меня когтистой лапой.

Я вернулся к Цапкину, теперь с ключами. В этот раз он вообще не обратил на меня никакого внимания, только бросил через плечо:

– Положи где-нибудь.

Я положил ключи перед ним на стол и вышел из дома.

  

Всю неделю, пока Отто ехал в поезде обратно в город М., я не выходил из дома. Листал каналы и с нетерпением ждал очередного выпуска новостей. Я ждал новостей незначительных, что проскакивают в эфире будто случайно, вскользь, но чем больше проходит времени, тем больше появляется деталей. Бывает, такая новость превращается в настоящий информационный шторм, а бывает, не происходит ничего. Показывали интересные сюжеты: где-то что-то сгорело, где-то снова что-то взорвалось, и вроде бы эфир начинал насыщаться подробностями, но затем так же вскользь проскочила новость, что арестован журналист. И тут началась настоящая волна. Официальная позиция уже была заявлена: дескать, журналист оказался наркоторговцем. Но то, что началось дальше, было настолько удивительно, что все остальные новости померкли. За бедолагу вступились даже те, кто вообще не должен был вступаться. В то же время президент проводил какие-то важные переговоры, подписывались судьбоносные для страны контракты на многие миллиарды, но всех интересовал журналист. Какие уж там взрывы? Какие ещё провинциальные протесты, убийства и волнения? Всех волновал журналист. У меня появилось ощущение, что журналистом и скандалом вокруг него пытаются отвлечь внимание от чего-то по-настоящему важного.

За неделю, что я не выходил из квартиры, тревога ушла. Никто ко мне не приходил, никто не ждал у подъезда, и никто ничего от меня не хотел. Даже мои постоянные клиенты, что обычно звонят по десять раз на дню, все куда-то делись. Наверное, это была одна из самых спокойных и тихих недель за последние пару лет.

За день до приезда Отто я снова получил от него сообщение.

«Здравствуй, мой друг. Вначале хочу сказать, что буду рад видеть тебя на семинаре послезавтра. Я планирую нечто удивительное. Хотя, признаться, ещё неделю назад никакого плана не было, но, если ты смотришь новости, то не мог не заметить бурления по поводу арестованного журналиста. Не представляешь, какую злую шутку эта история сыграла со мной. Как же я был наивен в предположении, что стоит показать людям путь к свободе, как они сразу же захотят его пройти. Я думал, что всю неделю будет нарастать гул: будут говорить об утечке на химическом заводе в городе О., чему посодействовал один из моих учеников; я думал, будут говорить о бунте в одной из тюрем, представь, там всё организовал сотрудник режима. Как же я ошибался! Всего лишь одна новость затмила собой остальные, и, знаешь, без должной информационной поддержки мои усилия оказались тщетными. Но самое главное – обнаружилось, что макушки снова становятся твёрдыми. Оказывается, знание или, если хочешь, просветление – это не навсегда. Стоит человеку пожить обычной жизнью пару недель, и просветление как рукой снимает: человек уже не помнит, что понял и что узнал. Печально. Так сколько же лет мне потребуется, чтобы во всех поддерживать нужный уровень осознанности сколько-нибудь продолжительное время, чтобы изменить человечество? Да и возможно ли? А будущий семинар будет последним. Я не стану раскрывать дальнейших планов, хочу только сказать, что они есть. До встречи послезавтра. Твой Отто».

  

Меня удивила его благожелательность. Я и припомнить бы не смог, когда Отто называл меня другом. А себя – «твой Отто». Будто мы с ним родственники какие. Наверное, это была издёвка: ну с чего бы ему вдруг испытывать ко мне родственные или дружеские чувства? Невозможно понять этого Отто. Даже сообщение не может написать нормально, чтобы после него не оставалось вопросов.

  

На верхней палубе теплохода, который теперь назывался «Отто», собрались знакомые вам лица. Я и Цапкин, Отто, Лейба и братья Фот. Фастфуд на нижней палубе был закрыт. Несмотря на желание Цапкина отремонтировать теплоход, судно было не на ходу. Народу собралось не сказать чтобы много – человек двадцать, не более.

Меня удивил Костя Лейба. Он вёл себя так, будто все пришли только ради него, но, что было ещё удивительнее, Отто тоже делал вид, что так и есть. Пускай раньше семинары проводил Лейба, но, когда доходило до практики, на первый план выходил Отто; в этот раз всё на себя взял Лейба. Когда дело дошло до размягчения макушек, я думал, Отто всё же вступит в дело, но он демонстративно сложил руки на груди и смотрел в сторону. Мы переглянулись с Цапкиным, видно было, что Андрей Михайлович тоже нервничает. Братья Фот подошли к Отто и пытались добиться от него какого-нибудь ответа. Отто слушал молча, и, когда старший Фот перестал размахивать руками, Отто показал пальцем на Лейбу. Я тоже уставился на Костю. Тот стоял посередине круга, который образовали на палубе жаждущие просветления, и крикнул: «Хи-Ка». Мне показалось, что последнее «Ка» было протяжнее, чем обычно, и вместо того, что я уже привык видеть после этого «Хи-Ка», все, кто был на палубе кроме меня, Лейбы, Отто, Цапкина и братьев Фот, потеряли сознание. Это я так подумал, что они потеряли сознание. Через пару минут выяснилось, что абсолютно все мертвы. Лейба бегал между