Королевство - Ю Несбе

– Сегодня на лесопилку Сигмунд Ольсен заходил, – сказал он.

– И что?

– Кто-то из учительниц Карла обратился к нему с просьбой разобраться.

– В чем?

– Она сказала Сигмунду, что два раза замечала сзади на штанах у Карла пятна крови. А когда она спросила Карла, что произошло, он дал ей, как она сама говорит, «неправдоподобное объяснение».

– Это какое? – Мама тоже заговорила тише.

– Об этом Ольсен говорить не хотел. Сказал, ему надо побеседовать с Карлом. Но перед тем как беседовать с детьми, которым еще нет шестнадцати, они обязаны родителям сообщить.

Меня словно ледяной водой окатили.

– Ольсен сказал, что, если Карл захочет, мы сможем тоже присутствовать при разговоре. И по закону Карл ничего объяснять не обязан – это чтоб мы знали.

– А ты что сказал? – шепотом спросила мама.

– Что мой сын, естественно, отказываться от разговора с полицейскими не будет. Но сначала нам надо самим с ним поговорить, и тогда неплохо бы знать, чего такого неправдоподобного Карл наговорил учительнице.

– А ленсман на это что?

– Он вроде как замялся. Сказал, что Карл учится в одном классе с его сыном, как уж его зовут?

– Курт.

– Ага, с Куртом. И поэтому ему известно, что Карл – мальчик честный и не трус, и лично он Карлу верит. Учительница, мол, сама только что училище закончила, а им там сейчас всякое в голову вбивают, вот им потом и чудится невесть что.

– Ну, ясное дело, господи. Так что Карл учительнице-то сказал?

– Сказал, что за амбаром у нас доски сложены, так он сел на них, а там гвоздь торчал.

Я ждал следующего маминого вопроса. Два раза? Но она молчала. Знала? Понимала? Я сглотнул.

Но боже ж ты мой, Раймонд, – только и сказала она.

– Да, – ответил отец, – доски эти давно пора бы убрать. Завтра и займусь. И давай поговорим с Карлом. Если он поранился и нам не сказал, это никуда не годится. А вдруг гвоздь ржавый был? Тогда Карл и заражение крови заработать может, и чего похуже.

– Да, надо с ним поговорить. И скажи Рою, чтобы лучше следил за братишкой.

– А вот это лишнее. Рой и так на него не надышится. Мне даже кажется, он как-то слишком с ним носится.

– Слишком?

– Так обычно с женой носятся, – сказал папа.

Молчание. Вот сейчас, подумал я.

– Карлу бы самостоятельности научиться, – продолжал папа, – по-моему, пора их по разным комнатам расселить.

– Но у нас же места нет…

– Брось, Маргит. Ты вроде как хотела ванную между спальнями, но ты же понимаешь, что на нее у нас денег не хватит. Зато если пару стен передвинуть, то получится еще одна спальня и выйдет дешевле. Это я устрою недели за две-три.

– Ты серьезно?

– Ага. Прямо после выходных и займусь.

Он, ясное дело, все решил задолго до этой беседы с мамой. И плевать он хотел на наше с Карлом мнение. Я сжал кулак и беззвучно выругался. Как же я его ненавидел. Я надеялся, что Карл не расколется, но этого недостаточно. Ленсман. Школа. Мама. Папа. Дело вышло из-под контроля, потому что если каждому известно чуть-чуть, то вскоре все обо всем догадываются. А значит, скоро волна стыда накроет нас и смоет прочь. Стыд, стыд, стыд. Невыносимо. Этого никто из нас не выдержит.

Ночь «Фритца».

Мы с Карлом ту ночь ни разу не обсуждали, но про себя я ее всегда так называл.

Те сутки начались как осенний день. Мне было двадцать, и прошло уже два года с тех пор, как мама с папой сорвались с обрыва.

– Тебе сейчас получше? – спросил Сигмунд Ольсен и взмахнул удочкой. Леска взметнулась вверх и вперед, а катушка издала странное стрекотание, будто какая-то неведомая мне птица.

Я не ответил. Я молча наблюдал за приманкой – блеснув на солнце, она скрылась под водой, так далеко от лодки, в которой мы сидели, что я даже всплеска не слышал. Меня тянуло спросить, какой смысл закидывать приманку так далеко, когда ты и так уже забрался на лодке бог весть куда. Может, если приманка ложится на воду горизонтально, то она больше похожа на живую рыбу? Сам я в рыбалке ничего не смыслил. И узнавать ничего не собирался. Поэтому я промолчал.

– Иногда кажется, что это неправда, но на самом деле, когда говорят, что время лечит, не врут. – Ленсман отбросил с очков похожие на швабру волосы. – По крайней мере, некоторые раны оно лечит, – добавил он.

Что на это сказать, я не знал.

– Как там Бернард? – поинтересовался он.

– Хорошо. – Я же не думал, что дяде осталось несколько месяцев.

– Я тут узнал, что вы с братом почти все время живете в Опгарде, а у Бернарда нечасто бываете, хотя служба опеки решила, что вы будете жить у него.

И на это я тоже ответа не нашел.

– Но сейчас вы уже совсем взрослые, так что это не важно, и я цепляться к вам не стану, – сказал он. – Карл же в старшем классе учится, да?

– Ну да, – ответил я.

– А у него все хорошо?

– Да. – А что еще сказать? Да и не соврал я. Карл говорил, что все еще скучает по маме, бывало, он просиживал целыми днями в зимнем саду – делал там уроки и перечитывал два американских романа, которые отец привез в Норвегию, – «Американскую трагедию» и «Великого Гэтсби». Вообще-то, художественные книжки он не читал, а эти две обожал, особенно «Американскую трагедию», и иногда по вечерам я садился рядом, и тогда он читал мне вслух, а сложные слова переводил.

Какое-то время он утверждал, будто слышит мамины и папины крики в Хукене, но я говорил, что это во́роны кричат. И я встревожился, когда он сказал, что ему приснился кошмар, будто мы оба угодили в тюрьму. Однако немного погодя это прошло. Карл по-прежнему был бледный и худой, но ел, и спал, и тянулся вверх, и вскоре вырос выше меня.

Кто бы мог подумать, что все потихоньку устаканится. Встанет на свои места. Верилось с трудом, но конец света нас не тронул, мы выжили. По крайней мере некоторые из нас. А погибшие – может, это то самое, что отец называл «collateral damage»?[5] Случайные смерти, которых не избежать, если хочешь выиграть войну? Не знаю. Я даже не уверен, что войну мы выиграли, но, по крайней мере, перемирие заключили. А если перемирие длится долго, его запросто можно спутать с миром. Так было и в тот день перед ночью «Фритца».

– Я сюда и с Куртом плавал, – сказал Ольсен, – но его, похоже, рыбалка не интересует.

– Да ладно! – словно удивился я.

– Ну да. Честно сказать, ему, по-моему, вообще неинтересно все, чем я занимаюсь. А ты сам-то, Рой, механиком собираешься работать?