«Отпуска нет на войне». Большая Игра «попаданца» - Сергей Бузинин

Пока мы там базары терли и разговоры разговаривали, ушлый сержантик с дороги в буш свернул. Барт, конечно же, к нему. Ни я, ни Дато его преследовать не стали, потому как, что ни говори, а по местному лесу бур даже лучше Туташхиа ходит. Вот и англичанин его и не увидел и не услышал, а Барт уже у него за спиной – и ка-ак даст британцу кулачищем в ухо, аж звон пошел! Тот, естественно, с копыт. Бур сержанта на плечо взвалил и к нам потрусил. Принес, значит, он эту бренную тушку, на землю бросил и еще ногу сверху эдак горделиво поставил и стоит, как крутой охотник, фотографирующийся на сафари. И городился он так, пока Дато пленника лицом вверх не перевернул. А потом физиономия у бура сначала резко побагровела так, что даже в темноте заметно стало, потом он, как тот осьминожка из мультика, перекрасил морду в цвет парламентерского флага – и бочком, бочком в кусты. Потому как не английский сержант это оказался, а Всеслав Романович где-то вражескую форму раздобыл и из плена самостоятельно смылся. Я потом несколько раз к капитану подкатывал, просил рассказать, где он британский мундир стащил и как бежать умудрился. Но обычно открытый и покладистый Арсенин всякий раз почему-то смущался, переводил разговор на другую тему и подробностями побега делиться не желал ни в какую. Странно.

Я и до этого к Всеславу Романовичу относился с большим уважением, но той ночью зауважал его еще больше. И даже не за то, что самостоятельно сумел из беды выкрутиться (хотя и за это тоже), а потому что, несмотря на крайне плохое самочувствие, за наше душевное равновесие он беспокоился больше, чем за свое здоровье. А Барт ему сильно по голове навернул. Арсенин тогда больше на тень отца Гамлета походил, чем себя обычного. Но капитан все равно молодцом держался, пусть из последних сил, но показывал, что все хорошо. Над Ван Бателааном прикалывался, иронично, с подначкой, но без злобы. Когда я его урезонить пытался (ну сразу же видно – хреново человеку, и не просто, а в превосходной степени!), он и надо мной посмеялся. Беззлобно так. Все «Алису в Стране чудес» цитировал и про Чеширского Кота вспоминал. А я, хоть эту книжку и люблю, хоть убей, не помню, когда она в свет вышла. Нет, если Арсенин цитатами из нее сыплет, значит, книгу он уже читал. Но я, здраво рассудив, что мой реципиент с классикой английского фэнтези вряд ли сталкивался, на всякий пожарный случай сделал морду кирпичом, мол, не понимаю, о чем и о ком речь. И вроде бы нет ничего страшного, если я расскажу друзьям, кто я такой на самом деле, и кажется мне, что они поймут и поверят, но все равно – страшно, а вдруг как нет? Решат, что на фоне войны у меня крыша поехала, и определят в сумасшедший дом или куда тут юродивых определяют? Так что я пока погожу признаваться. Двойное сознание и двойная память дают нехилые бонусы, и хотя мое «я» все чаще и чаще в нашем тандеме занимает доминирующее положение, мне пока вполне сносно удается выдавать себя за человека века девятнадцатого, а случайным накладкам удается найти вполне приемлемые объяснения. Пока удается.

Когда первая радость встречи схлынула, Арсенин удивил меня во второй раз. Я его освобождению, по-моему, больше всех радовался. Нельзя сказать, что я совсем уж трус, но лезть втроем в лагерь, полный английской солдатни… тут даже и Терминатор бы спасовал. Правда, по сравнению с Дато тот Т-800 не киборг-убийца, а детская игрушка, но все равно – лично мне даже от мысли о таком подвиге становилось неуютно. Очень. Одно хорошо – обошлось, правда, не совсем.

Наш капитан в плену не только на соломе в тюрьме плющился, а еще и каким-то образом выведал, что английский контрразведчик поедет утром на казнь в близлежащий поселок, и приказал того капитана схитить. А чего? Бронепоезд мы у англичан из-под носа уперли, а тут какой-то офицерик, пусть и с конвоем. Подумаешь, делов-то… Это Барт так высказался, а все его единодушно поддержали. Даже мне пришлось солидарность проявить. За компанию. Только дергался я абсолютно зря.

Британец, видимо, совершенно не опасаясь эксцессов во время недолгого пути, взял в сопровождение всего двух солдат да кучера. Это вам не Силверберг с его сворой, с таким клиентом и работать приятно. В общем, все закончилось, едва успев начаться. Барт и Дато в две секунды грохнули конвоиров, а Арсенин пленил офицера. Правда, тогда даже я отличился. Ну, не совсем я, а на пару с реципиентом. Хозяин моего тела – Саша Лопатин с детства любил в биточки играть и потому всегда таскал с собою кость-свинчатку, а я, обзаведясь новым телом, эту свинчатку так и не выбросил. Даже не знаю почему, может, из какого-то суеверия, что ли, может, еще почему. Не знаю, не важно. Не выбросил, и все. И хорошо, что не выбросил, потому как я этой тяжеленной дурой в лоб кучеру и засветил, да так что он с облучка махом слетел.

Почему таким экзотическим способом, спросите? Не из винтовки или револьвера пальнуть, а железякой в лоб? Отвечаю. Я уже многое могу: Дато меня и стрелять довольно-таки прилично научил, и нож метать (правда, тут имеются некоторые проблемы с тем, чтобы нож всегда летел точно в цель да еще и не падал, а вонзался, но я над этим работаю), и даже кнутом уже могу человека с ног сшибить. Но до сих пор от мысли, что кого-то надо убить, мне становится как-то не по себе. Правда, от раздумий, что из-за этих душевных метаний я когда-нибудь не сумею вовремя выстрелить или еще каким-то макаром убить врага и подставлю друзей, мне не по себе еще больше.

Поэтому перед тем, как свинчатку метнуть, я, высвобождая сознание Лопатина, как бы в медитацию погрузился. Он-то, по сути, все и сделал: р-р-аз, и все! Как тот Давид того Голиафа. И с тем же результатом, то есть насмерть. И что интересно: вернув себе полный контроль над нашим с Сашей телом, я рассматривал мертвого англичанина и не испытывал никаких душевных терзаний. Это ж вроде не я человека убил – Лопатин. Только все равно по душе как кошка коготком царапнула, – интеллигент, блин. Нашел оправдание, что ручки, мол, чистыми остались. Но какая-никакая справедливость (если это определение сюда подходит) в мире имеется, и за убитого кучера от Арсенина влетело уже мне. Не сильно и не долго (а по сравнению с Алевтиной так вообще – пшик), но поругаться с присущим ему морским колоритом капитан успел. А в наказание заставил меня настрочить англичанам цидулю с требованием обменять захваченного нами капитана на приговоренных к казни буров.

Я тогда немного похулиганил и письмецо нацарапал в духе американских страшилок про арабских террористов: «если мы не получим положительного ответа в течение трех часов, то вышлем вам капитана Рочестера по частям…» и подписал – капитан Сорвиголова. Хотя книжку про этого Жана Грандье я только в раннем детстве читал и потом не перечитывал. Блин! Знал бы, что меня судьба в те же места, где французик геройствовал, занесет, я бы ее от корки до корки вызубрил. А еще лучше – скачал из Интернета все, что про эту войну известно, и, зная все ходы наперед, был бы здесь самый крутой стратег. Наверное. Но я все равно ничего толком об этом моменте истории не знаю, и мне остается только мечтать. Хотя есть у меня одна мысль. Подскажу-ка я херре Даниэлю идею про велосипеды. А чего? Книжный капитан Сорвиголова гонял по местным ухабам на двух колесах и горя не знал. Терон – тот тоже до войны велосипедным спортом увлекался, авось что хорошее из этой затеи и выйдет.

Захомутав капитана Рочестера, мы, выполняя договоренность с херре Тероном, направились на ферму Куртсоона. А по дороге наткнулись еще на одну ферму – «Мэррис», что на африкаанс значит «Веселая». Вот только как мы на подворье въехали, нам совсем не до веселья стало.