Героиновая пропасть - Фридрих Незнанский

Так и сказал довольный Турецкий, подчеркнув слово «настоящий».

— И заваривать следует, — нравоучительно продолжил он, — именно жареные, размолотые зерна, а не пыль, лишенную кофеина и собранную в так называемые гранулы.

— Спасибо, благодетель, — мелко закивал Генрих, еще больше становясь похожим на хитрого Чингисхана, — кто ж и просветит, как не Генеральная прокуратура!.. А теперь послушай, что мне только что выдал один из источников… — Говоря это, Генрих стал разливать по рюмкам коньяк, который достал почему-то с книжной полки.

Турецкий посунулся ближе к бутылке и прочитал вслух:

— «Хенесси»… Не слабо! Гена, я хочу перейти к тебе.

— Я в свое время предлагал, — усмехнулся тот, — если ты помнишь.

— Как забыть! Но меня больше волнуют возможности, а не сама служба.

— Я так и думал, — деланно вздохнул Генрих. — Ладно, пей и слушай. Кажется, я не ошибся в Багирове. Марат — это всего лишь верхушка. Айсберга, скажем так. А под ним два брата и еще неизвестно сколько другой родни и, возможно, подельников. Средний братец — бывший замминистра МВД Азербайджана, который не нашел общего языка с Гейдаром Алиевым или, наоборот, нашедший, но — с оппозицией. Обретается в нашей столице. Чреват многочисленными связями в старой системе. Младший — директор Москворецкого рынка и все прочее. Словом, торговая мафия, никуда от нее не денешься. Это тебе наводка на объект. Подробности даст ЦРУБОП.

— Это что же? — задумался Турецкий. — Если следовать агеевской логике, то господин Каманин… даже если считать его образцом чести и достоинства, невольно окружен этими типами? А ведь тут, Гена, в самом деле, есть теперь о чем очень и очень подумать… Смотри-ка, куда тянет?

— Да, старик, такой вот получается неожиданный расклад. Впрочем, почему неожиданный? Тут многое просматривается.

— В любом случае, даже если мы можем оказаться неправыми, ты мне помог определить направление. Спасибо. А я сегодня, между прочим, так и подумал, что ты поможешь мне сделать первый шаг, с которого, как говорят китайцы, и начинается дорога.

Генрих засмеялся.

— Ты знаешь, Саня, мне больше нравится американский вариант: путешествие длиною в тысячу миль завершается одним-единственным шагом! Так что ты уж приготовься и не очень отчаивайся. И помни о перспективе. Удачи! — и поднял свою рюмку.

Чрезвычайно не понравилась Марату Багирову последняя встреча с шефом. И не только потому, что, в сущности, не удалось с помощью угрозы сдвинуть того с упрямых, сволочных позиций, но еще и по той причине, что Егор Андреевич, скептически отнесясь к появлению в его доме двух генералов — из угрозыска и прокуратуры, — продемонстрировавших свое неуважительное к нему отношение, в этом он был уверен, тем не менее подчеркнул этот факт в разговоре со своим подчиненным. Все же не какая-то там шелупонь примчалась, а генералы.

В принципе у Марата к генералам, к какому бы они ведомству ни принадлежали, было всегда отношение скептическое. Оно проявилось еще в Афгане, где он вдосталь нагляделся на всякого рода приезжих из Союза «проводников» воли Политбюро и хорошо знал им цену. И в переносном, и чаще в прямом смысле слова. Ну, генералы и генералы! Нашел, понимаешь, упрямый козел, чем хвастаться!

Конечно, понимал он, дело получалось громкое, хоть и бесполезное. Но на всякий случай попросил Теймура, среднего своего братца, провентилировать в известных тому кругах, чем удостоился Егор столь высокой чести?

Ответ брата сразу насторожил его.

Ну, что касается начальника МУРа, тут и сомнений нет, как говорится, по чину и почести. А кому, как не столичному угрозыску, и заниматься покушениями на заметную в дипломатическом мире фигуру. Но вот фамилия «важняка» Турецкого насторожила всерьез. По характеристике Теймура этому «генералу от прокуратуры», как правило, поручали наиболее серьезные и опять же громкие дела, которые обычно, до вмешательства Турецкого, тянутся годами, приостанавливаются ввиду нерозыска обвиняемых, отсутствия тех или иных свидетелей и важных доказательств, потом снова вроде бы возобновляются в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, но конца следствию так и не видать. Но с появлением Турецкого декорации резко меняются, ибо он действует круто, изобличает виновных и за редчайшими исключениями передает все свои дела в суд в сжатые сроки. За подобную хватку Турецкого далеко не каждый уважает в Генеральной прокуратуре — естественно, кому ж будет любезен напористый выскочка, и eгo «непослушание» старшим, то есть все тем же деятелям из кремлевского окружения, включая и Администрацию Президента, не говоря уже о руководителях родственных, так сказать, правоохранительных структур, стало притчей во языцех, принимая иной раз прямо-таки анекдотические формы. А все, оказывается, потому, что этому «танку-важняку» долгие годы покровительствует заместитель Генпрокурора по следствию Меркулов, сам тоже тот еще орешек. Ну а о тайных, нигде не афишируемых связях самого Meркулова вообще никто говорить не желает. Правда, иногда намекают, но весьма вскользь, будто он находится в давних дружеских отношениях со многими из тех, кто сегодня определяет и политику государства, и его охрану, и правовую защиту. Короче, тут и сам черт ногу сломит. А еще, по некоторым слухам, где-то в середине девяностых годов, при первом российском президенте, этот Меркулов, что называется, схлестнулся с очередным тогда Генеральным прокурором, причем из принципиальных соображений, и даже подал в отставку. И был якобы с огромным удовольствием отпущен на все четыре стороны. Но тот Генеральный, будучи послушной марионеткой некоторых кремлевских нуворишей, недолго праздновал победу. В самые короткие сроки он был также смещен, а новый Генеральный немедленно призвал Меркулова обратно и поручил ему курировать Главное следственное управление Генпрокуратуры. Так что отставка Меркулова была подана общественности как очередной отпуск, не больше.

Говорят, что подобной участи удостоился тогда же и Typeцкий. Он также покинул Генеральную прокуратуру, а затем, едва ли не с триумфом, вернулся.

И вот эти двое, как теперь понимал Марат Багиров, были очень опасны. Потому что непредсказуемы, опять же по упорным слухам, не поддавались ничьему влиянию. А это уже совсем скверно!

Но Марат не был бы дипломатом, да еще прошедшим весьма поучительную ближневосточную школу, если бы не был уверен, что нет на белом свете человека, лишенного каких-либо человеческих слабостей. А поскольку таковые обязательно имелись у всех без исключения, значит, их надо отыскать. Да, порой это нелегко. Но ведь, по правде сказать, вся наша жизнь в конечном счете игра на человеческих слабостях, в которой всегда выигрывает тот, кто упорнее, информированнее о своем противнике, артистичнее и безжалостнее.

Не страдая, как большинство «южных» людей, самооценочными комплексами, Марат размышлял и находил удовольствие в том, что выигрывающему в бесконечной гонке за первенство в жизни присущи как раз именно те качества характера, которыми мог гордиться и он сам. И тут не было хвастовства, напротив, сухая правда жизни…