Чесменский гром - Владимир Шигин

Нелегко приходилось в Лондоне и Ивану Григорьевичу Чернышеву. Граф Шуазель, узнав о том, что один из главных вдохновителей русской морской экспедиции перебрался в Англию для помощи Спиридову, был вне себя.

— Вам надлежит повсюду настаивать перед русским послом на вашем первенстве! — наставлял он своего посла Шателя. — А где можно, унижать всячески!

— Русский посланник, насколько я извещен, строптив безмерно! — отвечал Шатель мрачно.

— Тогда бейте! — сжал свои сухие кулаки министр, глаза его яростно сверкали. — Бейте! Никто вас за это не осудит! Честь Франции и короля нам дороже всего!

Французский посол был исполнителен. На первом же придворном балу в Лондоне в момент выхода к собравшимся короля Георга он грубо оттолкнул Чернышева в сторону, чтобы занять первенствующее место. Так, по мнению французского министра иностранных дел, отстаивалась честь Франции и унижалась честь России.

На официальный запрос русского правительства о недостойном поведении графа Шателя Шуазель надменно ответил, что полностью одобряет поступок своего подопечного.

Ну а что же сам Чернышев? Как он, известный гордец, мог стерпеть такое? Современники утверждают, что уже на следующий день граф Иван Григорьевич дрался с обидчиком на шпагах, был ранен, но поставил французского наглеца перед собой на колени, предварительно мастерски выбив у него из руки шпагу.

Сам граф Чернышев об этом никогда и никому не рассказывал. Эка невидаль для российского дворянина, да и дела поважнее были.

* * *

Вскоре часть русских кораблей и судов оставила Гулльский рейд. В окутанном туманом Английском канале мореплавателей встретил нестерпимый визг: то подавали друг другу туманные сигналы, крутили хвосты свиньям практичные англичане...

Поменяв в гулльском адмиралтействе грот-мачту, «Гром» спешил вдогонку эскадре. Вскоре бомбардирский корабль нагнал «Северный Орел», который едва тащился, шатаясь, как пьяный, из стороны в сторону. Еще недавно вполне исправный линейный корабль «Орел» являл собой груду развалин: в трюме сильная течь, рангоут сгнил, камбузная печь развалилась по кирпичикам. Орловцы мрачно шутили, откачивая воду кетенс-помпами:

— О еде не хлопочи — нету нашенской печи!

Если в Гулле корабль имел всего три—пять дюймов воды за вахту, то за мысом Лизард в интрюме было уже двенадцать дюймов!

С молчаливого согласия капитана Клокачева команда переоделась в чистое платье. Вскоре стали отходить пазы и обрываться обшивные доски. Появление «Грома» было как нельзя кстати.

Бывший на «Северном Орле» за старшего контр-адмирал Елманов велел Перепечину сопровождать их до ближайшего порта. Корабли повернули на Портсмут. На горизонте со всех румбов белели паруса — то рыскали английские и французские наблюдательные эскадры...

А у линейного корабля уже расходились «с великим движением» борта. Их кое-как связывали, чтобы доползти до гавани. Воды в трюме было за сорок дюймов...

Оставив покалеченный «Орел» в Портсмуте, «Гром» в тот же день продолжил плавание.

За Дувром поменяли лоцманов, а за мысом Зюйд-Фордленд попали в шквал. Пришлось пережидать. Подойдя к берегу, «Гром» отдал якорь. Под килем восемь саженей воды, в самый раз для безопасной стоянки.

Через двое суток вокруг бомбардирского корабля отстаивалось, пережидая непогоду, уже более полутора десятка судов. — Гляньте, ваше благородие, никак наш тащится? — окликнул вышедшего на верхнюю палубу Ильина матрос.

Опираясь на твердую руку Константинова, Ильин обернулся. Точно, на рейд заворачивало маленькое облезлое суденышко с российским бело-голубым флагом.

— Вроде этакой лягухи у нас не имелось! — подивился Ильин.

А с «лягухи» уже орали что есть мочи:

— Мы датский наемный пинк с командами разбившихся у Копенхафена ботов. За капитана Корсаков-второй!

Лейтенанта Корсакова-второго на Балтийском флоте знали хорошо. Был он из плеяды отчаянных ботовых капитанов. Тех, что гибнут каждую кампанию в количестве огромном, чудом оставшись в живых, клянутся, что «больше в море ни ногой», а по весне снова просятся на свои гибельные боты.

Едва пинк стал на якорь, как Иван Корсаков уже съехал на «Гром». Вскоре слабо упиравшийся капитан бомбардирского корабля был усажен им в шлюпку и свезен на пинк.

Вахтенный офицер «Грома» князь Костров отметил в вахтенном журнале: «В третьем часу капитан-лейтенант Перепечин вместе с лейтенантом Корсаковым поехали на датский пинк».

Принявший у него вахту унтер-лейтенант Афанасьев дописал: «В 8 часов капитан-лейтенант Перепечин вернулся на корабль».

Томительно тянулись дни ожидания. В конце каждых суток в журнале бомбардирского корабля появлялась одна и та же запись: «Стоя фертоинг на якорях, за противным ветром, против местечка Диль, на рейде Доун всякие случаи». Было скучно.

Зато не скучал развеселый Корсаков-второй. На «Девице Казарин» (так игриво именовался датский пинк) без передыху палили из пушек, лейтенант праздновал свои именины. Но вскоре и громовцам выпал случай встряхнуться. Зашедшее в одну из ненастных ночей на рейд тяжело груженное трехмачтовое английское судно, не сумев встать на якорь, навалилось на «Гром». В шканечном журнале «Грома» сохранилась следующая запись: «В половине первого часа... судно при ветре SWZN и среднем волнении продрейфовало мимо “Грома”, на котором стали отдавать канат плехт; в 1 час пополудни судно навалило на “Гром” и сделало повреждение с левой стороны в крамболе и в гаубичном порте; на “Громе” в 1 час ночи отдали все канаты, а судно продолжало дрейфовать на “Гром”; “с общего согласия командира и прочих офицеров” отрубили на “Громе” канат плехт, “чтобы не сделать кораблю большего повреждения”, и остались на даглисте; судно еще несколько дрейфовало и остановилось поблизости не более 20 саженей. В половине 2-го часа с “Грома” стали палить из 3 пушек “поминутно” и подняли с кормового флагштока фонарь с огнем для призыва лоцманов...»

К немалому удивлению русских моряков, на все их крики на английском судне отвечали молчанием. На палубе же «купца» было вызывающе пустынно.

— И что это за кикимора-то на нашу голову? — злился капитан «Грома» Перепечин. — Чуть было не утопила нас, окаянная!

— Сдается мне, что перепилась эта кикимора изрядно! — мрачно констатировал Ильин. — На трезвую голову так не плавают!

Тем временем к борту бомбардирского корабля подошла шлюпка с берега.

— Какое это судно и кто его капитан? — перегнувшись всем телом через борт, прокричал Перепечин.

— Откуда мы знаем! — отвечали со шлюпки. — Здесь многие плавают! Если хотите все узнать, езжайте на берег к королевскому комиссару!

— Кто поедет? — обернулся к офицерам Перепечин.

Князь Костров, замявшись, отступил за спину Ильина.

— Видать, мне придется! — развел руками лейтенант.