Вкус невинности - Роксана Михайловна Гедеон

class="p1">Эдуард холодно проводил госпожу Эрио к выходу:

- Оставайтесь дома. Я сообщу вам, если что-то узнаю.

Гортензия уехала. Минуту граф де Монтрей оставался в замешательстве. Временами и его охватывал страх: он лучше, чем кто-либо, чем даже мать, знал, как Адель была влюблена. Что, если вчера он обидел ее сильнее, чем сам думал? Она беременна, а в таком положении женщины становятся непредсказуемыми. Он не мог предвидеть той злосчастной встречи с Анатолем Демидовым, и искал причину в себе самом. Холод заползал в его сердце. Он чувствовал, что мир снова станет пуст - даже не пуст, а просто ужасен для него, если вдруг выяснится, что Адель что-то сделала с собой из-за него, из-за Эдуарда. Все превратится в отталкивающую, ледяную пустыню, не будет никого, кто любил бы его и кого любил бы он. До встречи с Адель он понятия не имел, куда себя деть; теперь же само существование, такое нелепое и безрадостное, покажется абсолютно ненужным.

На улице Эльдер ее не оказалось - Эдуард предвидел это, еще когда ехал туда. Подумав немного, он решился все же отправиться в полицию, хотя вообще-то полицейских не выносил с давних пор: они напоминали ему о тюрьме, где он провел почти месяц. На Иерусалимской улице Эдуарда выслушали почтительно, но несколько иронично; потом сержант спросил:

- Кем же все-таки приходилась вам эта самая мадемуазель Эрио?

Холодное бешенство охватило Эдуарда. Скрывая ярость, он разъяснил:

- Это была очень дорогая мне особа. Надеюсь, никаких иных подробностей не потребуется?

- Нет. Благодарю вас, господин граф. Мы будем искать. Кстати, вы не припоминаете, были ли у нее иные друзья - кроме вас, разумеется - которым она была бы так же дорога, как вам?

- У нее нет друзей. И почти нет денег. На ней было украшение - изумрудное ожерелье, мой подарок. Кроме всего прочего, она беременна.

Сержант довольно равнодушным тоном заметил:

- Это значительно ухудшает дело. Женщины в таком положении бывают самыми безрассудными созданиями после подобных ссор.

- Но вы же будете ее разыскивать?

- О, безусловно, будем. К счастью, существует сеть в Сен-Клу - именно оттуда мы и начнем[14].

Несмотря на столь мрачное заявление, неделя поисков ничего не дала. Адель не возвращалась, но ее тела не обнаружили ни в морге, ни среди утопленников. Полиция изучала всех женщин-самоубийц, сведения о которых поступали в управление, но и среди них Адель не было. В начале второй недели сержант стал твердить:

- Невозможно отыскать в таком огромном городе человека, который сам не хочет, чтобы его обнаружили! Следует прекратить все это. Юная мадемуазель решила оставить и мать, и любовника - такое случается очень часто. Рано или поздно она объявится, а теперь ей надо дать возможность покапризничать. Успокойтесь, повторяю вам, ибо если вы этого не сделаете, вы только напрасно расшатаете себе нервы. Кроме того, почем вы знаете, не уехала ли красотка в провинцию?

Гортензия после таких уговоров начала понемногу приходить в себя. Скорбь ее была горячей, искренней и недолгой. У нее появилось несколько седых волос. Она закрыла салон, убежденная, что никогда не сможет жить, как прежде. Но ей самой было только тридцать три года, она хотела наслаждаться жизнью в полную силу, хотела, несмотря на искреннее горе, все же когда-то радоваться. Она позволила сержанту убедить себя. Адель как в воду канула, это правда, но ничего ведь не доказывало, что она умерла. Она просто сбежала и при малейшем желании может снова вернуться.

Две недели спустя, разбирая почту, Эдуард обнаружил среди писем запечатанный пакет. В этом небольшом свертке оказалось изумрудное ожерелье, которое он подарил Адель, и клочок бумаги, на котором с одной орфографической ошибкой было нацарапано: «Очень жаль, что я не могу вернуть вам ваши двадцать тысяч франков - но не беспокойтесь, в скором времени они вернутся, и с процентами».

Написано все это было, видимо, в очень неудобной обстановке и в большом волнении.

Эдуард долго сидел в кресле перед камином, глядя на ожерелье и записку. Он и сам не знал, что чувствует. Тоску? Да, безусловно. Но больше всего в его чувствах было сожаления. Он никогда не желал, чтобы все кончилось именно так и кончилось так рано. Быть может, впервые в жизни он сильно сожалел, что любовная связь распалась.

А эта записка? Была ли в ней угроза или только презрительное обещание - оставалось только догадываться. Многое было неясно, кроме, пожалуй, одного: Адель все знает, она и ушла только потому, что все узнала. Она не хотела больше видеть ни его, ни мать. Но она была жива. И слава Богу.

Он сообщил о пакете Гортензии, чтобы та успокоилась, и на следующее же утро выехал в Экс-ле-Бен, где была его мать.

Глава вторая

От ресторатора до префекта

Красивая женщина, если она бедна,

должна быть вдвойне осмотрительна,

ибо ее красота будет соблазнять другого,

а ее бедность будет соблазнять ее саму.

Чарлз Колтон

1

Прошло уже три года после того, как отгремела Июльская революция и на троне оказались Орлеаны[15] , а во Франции до сих пор не было спокойствия. Луи Филипп, ставший королем благодаря усилиям Лафайета, Талейрана и банкира Лаффита, не мог найти идеи, вокруг которой объединились бы все французы; за три года его правления происходило как раз обратное - возникали партии, группировки, тайные общества, волновались сословия, строили заговоры сторонники герцога Бордосского[16], газеты пестрели злыми карикатурами на Луи Филиппа и его министров, и все это брожение, казалось, преследовало лишь одну цель: добиться хоть каких-то изменений, безразлично, в какую сторону, ибо существующий режим не устраивал никого. Луи Филипп, как говорили, сам отлично понимал шаткость политических настроений в стране и, наученный горьким опытом Людовика XVI[17] , перевел все состояние Орлеанского дома на имя своих детей и поместил его в английские банки.

Это всеобщее недовольство внешне казалось труднообъяснимым, ведь Луи Филипп был в высшей мере рассудительным и покладистым королем. Сам будучи директором акционерного общества «Франция и Париж», он любил банкиров и делал им множество уступок. Республиканцам он дал Хартию намного более демократичную, чем при Карле X, и пообещал провести либеральные реформы. Умеренные роялисты должны были удовлетвориться хотя