Третья фиалка - Стивен Крейн

Лицо мужчины моментально осветилось радостью, бакенбарды задрожали от наплыва подобающих случаю эмоций. В восхищении он дружески схватил юношу за руку.

— Черт возьми! — вскричал он. — Если ты действительно это сделаешь, я скажу, что ты чертовски хороший парень! Клянусь небом, я буду вспоминать о тебе всю жизнь! Будь я проклят, если не расплачусь с тобой, как только представится случай, — поклялся он с достоинством пропойцы. — Ей-богу, я буду заботиться о тебе всю жизнь и всю жизнь тебя помнить!

Юноша отступил и холодно взглянул на убийцу.

— Не стоит благодарности, — сказал он. — Покажи мне только ночлежку — вот и все, что от тебя требуется.

Выражая жестами свою признательность, мужчина повел его по темной улице. Наконец они остановились перед забрызганной грязью низенькой дверью.

— Это здесь! — провозгласил убийца и выразительно воздел руку. Спустя мгновение на лице его изобразился испуг: многолетний жизненный опыт вызвал у него сомнения. — Послушай, — сказал он, — я довел тебя до места, я сделал, что обещал, правда? Если тебе тут не понравится, ты же не станешь винить в этом меня? Не станешь кипятиться?

— Не стану, — ответил юноша.

Жестом театрального злодея мужчина поманил его за собой, увлекая по лестнице. По дороге юноша сунул ему три цента.

Наверху тоже была дверь. Человек в благожелательно поблескивавших очках оглядел их через маленькое окошко, взял деньги, записал в книгу имена, впустил и торопливо повел обоих по утопавшему во мраке коридору.

Очень скоро молодой человек ощутил неодолимую тошноту — из мрачных углов до него доносились неописуемо странные запахи, налетели, как микробы, как возбудители какой-то заразной болезни. Запахи эти исходили от человеческих тел, до отказа набивших страшное логово, отовсюду несло перегаром и еще чем-то — это была квинтэссенция бесконечных человеческих горестей.

По коридору с сонным видом брел полуголый человек, на нем была лишь куцая ночная сорочка табачного цвета. Протерев глаза и с хрустом зевнув, он потребовал, чтобы ему сообщили, который час.

— Половина второго.

Обитатель ночлежки зевнул еще раз, открыл дверь, и его силуэт на мгновение четко вырисовался на фоне тьмы.

Когда они подошли к соседней двери и открыли ее, оттуда, подобно стае злобных джиннов, вылетели столь преотвратные запахи, что юноша ухватился за косяк двери, словно под напором ветра.

Прошло какое-то время, прежде чем его глаза привыкли к густому мраку, но человек в благожелательно поблескивавших очечках уверенно вел его за собой; он остановился лишь на миг, чтобы указать пустую койку ковылявшему сзади убийце.

Распорядитель подвел юношу к стоявшей возле окна койке, в изголовье которой зловеще громоздился похожий на надгробие высокий ящик для одежды. После этого он ушел.

Юноша сел на койку и огляделся. Только сейчас он заметил, что в глубине комнаты слабо мерцает оранжевым светом маленький газовый рожок; он рождал судорожную пляску огромных теней по стенам, и от этого становилось жутко. Когда глаза юноши окончательно привыкли к темноте, он смог различить койки, которыми была уставлена комната; на них неподвижно, как мертвецы, лежали распростертые человеческие фигуры; спящие тяжело, с храпом дышали, словно выброшенные на берег рыбы.

Заперев шляпу и башмаки в саркофаг у изголовья, юноша лег и накрылся старым пиджаком. Пришлось также натянуть одеяло — матрас, обтянутый дерматином, был холодный, как снег. Лежа на этом подобии могильной плиты, юноша долго не мог унять дрожь. Наконец озноб отпустил его, и он повертел головой, надеясь увидеть своего приятеля-убийцу. Как ни странно, ему это удалось — тот уже спал, разметавшись на койке в вольной позе пьянчуги. Носоглотка его издавала невероятно мощный храп; влажная шевелюра и борода тускло блестели. На расстоянии руки от юноши желтели плечи и грудь какого-то человека, почти обнаженного, несмотря на царивший в комнате холод. Рука его свесилась с койки, пальцы касались сырого цементного пола. Из-под чернильно-черных бровей выглядывали глаза, наполовину прикрытые веками. Было такое ощущение, что за юношей пристальным, изучающим взглядом наблюдает труп, и во взгляде этом сквозила угроза. Вздрогнув, юноша отодвинулся и наблюдал теперь за соседом из-под края одеяла, отбрасывавшего тень на его лицо. Странный сосед за всю ночь ни разу не пошевельнулся — лежал и вправду как покойник, распластанный на прозекторском столе перед вскрытием.

Но он тут был не один такой. По всей комнате то тут, то там виднелись очертания обнаженных красновато-бурых тел, буграми возвышались колени, длинные исхудалые руки свисали с коек. Все эти люди походили на искусно выточенные статуи или просто на мертвецов. Стоявшие повсюду странного вида ящики, похожие на надгробные камни, придавали комнате сходство с кладбищем, заваленным непогребенными трупами.

Иногда кто-нибудь в бреду ночного кошмара вскидывал руки или ноги под аккомпанемент диких вскриков, храпа и проклятий. В дальнем углу комнаты, погруженном во мрак, какой-то мужчина, видимо, подвергался во сне ужасным, невыносимым мучениям; временами он издавал протяжный вой, напоминавший собачий; жутким рыдающим эхом вой этот метался среди коробов-надгробий в ледяном воздухе комнаты-мертвецкой. Звук начинался высоким, пронзительным криком, нисходившим затем до жалобного стона. Мрачная, кровавая трагедия разворачивалась в неведомых глубинах подсознания спящего. Однако юноша слышал в этом крике не просто испуг страшным сном — это был стон отверженного жизнью человека, который, не владея собой, выплескивает всю накопившуюся боль наружу. Стон и мольба всех подобных ему, всего класса, всего народа. Чудовищный звук этот пронзил мозг юноши; зловещие тени рождали в воображении кошмарные картины: будто бы обнаженные тела оплетают могучие черные пальцы. Затихнув, вой тотчас повторялся, и юноша не мог уснуть; он лежал и пытался, исходя из собственного скудного опыта, представить жизнь этих людей. А мужчина в углу не переставал испускать вопли, жестоко терзаемый своим агонизирующим подсознанием.

Через некоторое время длинная, узкая, как ланцет, полоска серого света проложила себе путь сквозь запыленное оконное стекло. Теперь юноша смог различить крыши домов, уныло белевшие в рассветной дымке. Полоска окрасилась в желтый цвет, росла и становилась все ярче, и вот наконец золотистые лучи утреннего солнца уверенно и победно проникли в комнату. Первым на пути им попался маленький тучный человек, заливавшийся прерывистым храпом. Его круглый череп с блестящей лысиной вдруг засверкал, как золотая медаль. На мгновение проснувшись, толстяк присел, раздраженно чертыхнулся, щурясь на солнце, и снова улегся, прикрыв одеялом лучистое сияние своей головы.

Юноша с удовольствием наблюдал отступление ночных теней, подгоняемых сверкающими копьями солнечного света, а потом неожиданно для себя задремал. Проснувшись, он услышал голос вчерашнего убийцы, бодро изрыгающий проклятия. Юноша приподнял голову и обнаружил того сидевшим на краю койки; мужчина был поглощен расчесыванием собственной шеи давно не стриженными ногтями, отчего рождался звук, подобный скрежету напильника.