Пасынок империи - Наталья Точильникова
Шрифт:
Интервал:
— Я понял, — сказал я. — Я не бегаю.
— Ну, вот и хорошо. Так, Артур, еще один момент. Психокоррекция — безусловно не наказание. Наказывать человека за ошибки в системе морали или даже ее отсутствие, бессмысленно: это не его вина. Хотя в самом процессе психокоррекции много тяжелых моментов. Тяжелых для пациента, что воспринимается как наказание. Но цель совершенно другая. Вовсе не тебя помучить. Просто лекарство горькое и в данном случае другим быть не может. По ряду причин. Но… в книге Ройтмана есть замечательный раздел: «Психокоррекция и справедливость». Я начал говорить на эту тему. Представления о справедливости требуют, чтобы в системе Психологических Центров присутствовали элементы наказания. Я их минимизировал, но не считаю правильным убирать совсем.
И не только потому, что народ не поймет. Мы должны подтягивать народ до себя, а не повторять его заблуждения. Но, к сожалению, мы не можем прогнать всех граждан Кратоса через систему Психологических Центров. После Страдина, надо бы, но бюджет не выдержит. А потому у большинства населения локус контроля остается экстернальным. И мораль, если есть, имеет внешний характер: следуй моральным нормам, иначе будет плохо. Например, попадешь в Центр, что очень неприятно. А значит, это и должно быть неприятно. Конечно, тогда человек для нас средство для наставления других, но иного пути пока нет. Тяжелые моменты присутствуют даже в ОПЦ. Артур, ты контрольный браслет воспринимаешь как наказание?
— В какой-то степени.
— Хорошо. Ничего ужаснее не будет. Но у меня большая просьба. Если Старицын говорит: «Нужно сделать вот это». Ты делаешь, приятно тебе или нет. Для других страдаешь. Договорились?
Я кивнул.
— Ну, все, — подытожил император. — Без пятнадцати шесть. Иди за сумкой и вызывай такси. Поужинаешь в Центре.
У кабинета Старицына я был на пятнадцать минут раньше времени. Сел на знакомый диван, поставил сумку на пол.
Сердце бешено колотилось. Я успокаивал себя: ну, пара мелких багов, ничего страшного, но исправить надо. Из-за чего вообще мандраж?
Олег Яковлевич появился в конце коридора где-то минут через пять.
— Добрый вечер, Артур.
Я встал навстречу.
— Добрый вечер, Олег Яковлевич. Ничего, что я раньше?
— Ничего.
Подошел к кабинету. Открыл.
— Заходите. Сумку пока поставьте. Садитесь к столу. Как ваши экзамены?
Я сел. За спиной щелкнул дверной замок.
— Экзамены отлично, — сказал я. — Я психокоррекцию сдал.
— О! Ну, у меня еще не было такого подкованного пациента. Теперь будут практические занятия. Руку дайте, пожалуйста. Левую. Ладонью вверх.
Вот так! Вообще без предисловий.
Я подчинился. Он достал из ящика стола свой стандартный набор: короткую булавку с маленьким шариком на конце, упакованную в пластиковый пакетик, резиновые перчатки и дезинфицирующее средство.
— Сейчас может быть немного больно.
Игла вошла в вену.
Я поморщился. Действительно больнее, чем в первый раз.
— Это стационарная антенна, — объяснил он. — Ставим на несколько дней. Руку можно сгибать — никуда не денется. Только не резко. И можно мыться в душе.
— Артур, теперь правую. Также.
— Зачем?
— Совсем безболезненная процедура.
Он достал еще один пластиковый пакетик с маленькой белой капсулой внутри. Вынул капсулу, и я смог прочитать на ней красную надпись очень мелкими буквами: «Артур Вальдо».
Коснулся концом капсулы вены на моей руке. Я действительно ничего не почувствовал, но на месте касания осталась маленькая красная точка. Инъектор!
— Что вы мне ввели?
— Артур, все хорошо, — сказал Старицын. — Берите сумку, пойдемте.
Я вспомнил, что у меня написано первым пунктом в плане психокоррекции, и меня словно обдало холодным душем, стало трудно дышать, похолодели кончики пальцев, и защемило сердце.
— Артур не бледнейте, — улыбнулся Олег Яковлевич, — повода нет. Это коррекционный препарат. Ваш, персональный. Вы его не почувствуете. Он медленно действует. Все, что сейчас с вами происходит, — исключительно следствие вашего восприятия. Он так не работает. Успокойтесь.
— Редактирование генома, да? — спросил я.
Он кивнул.
— Да. У вас проблема с дофаминовыми рецепторами. Наследственная, конечно. Судя по нейронной карте вашего отца, которую мне переслал Ройтман.
— И что там?
— Количество рецепторов D2 ниже нормы. У Анри Вальдо так было до Центра. Сейчас норма, конечно. И вам надо будет довести до нормы, иначе могут быть неприятности. Недостаток дофаминовых рецепторов приводит к импульсивному поведению, чрезмерной склонности к риску и употреблению наркотиков и стимуляторов, например, кокаина.
Я не понимал, где иду, не замечал дороги. Если бы мне пришлось возвращаться одному, наверняка бы не вспомнил. Кажется, какая-то коричневая плитка на полу, светлые стены, раздвижные окна до потолка, вазоны с чем-то хвойным. Можжевельником? Туей? Застекленный мост, видимо, в другой корпус, и вечернее солнце кажется призраком, словно в зазеркалье.
Глухие двери, рядом табличка: «Коррекционное отделение».
Вошли, поднялись еще на один этаж.
Дышать было по-прежнему трудно.
— Артур, все, глубокий вдох, успокоились, взяли себя в руки, ничего страшного не случилось, — сказал Старицын. — Да узнаете вы завтра себя в зеркале.
Я заставил себя улыбнуться.
— Я понимаю.
— Ну и все. Коррекция минимальная.
Он открыл передо мной дверь с номером С-32. За ней узкий коридорчик, длиной метра полтора. Слева еще одна дверка.
— Здесь душ и туалет, — пояснил Старицын.
Коридорчик открывался в комнатку примерно 3 на 4 метра или даже немного меньше, нечто среднее между больничной палатой и дешевой гостиницей: узкая кровать с никелированными дугами-бортами и биопрограммером под потолком, круглый металлический стул, такой же, как в кабинете Старицына, светлая деревянная тумбочка у кровати, двухстворчатый встроенный шкаф из такого же дерева, стол с рабочим креслом у окна во внутренний двор. Плотная клетчатая шторка открыта и собрана гармошкой у стены. Я вспомнил, как в больнице меня порадовал тот факт, что окно не выходит на улицу. Здесь он не радовал. Живо вспоминался рассказ отца о блоке «F».
— Келья, — сказал я. — Распятия в изголовье не хватает.
— Вы католик? — серьезно спросил Старицын. — Если хотите распятие — повесим. Я не против.
— Нет, я скорее равнодушен.
— Здесь все может изменится.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!