Совок-5 - Вадим Агарев

из-за того, что ты им теперь и царь, и бог, и воинский начальник! Потому, как именно от тебя зависит, насколько тягостной будет их служба.

— Скотина ты, Корнеев! — задумчиво вздохнула мадам генеральная бригадирша, — Циничная и наглая ты скотина!

— Да знаю я! — легкомысленно отмахнулся я, осознав, что пик раздражения любимой женщины позади, — Ты мне это уже говорила. Есть пойдём?

— Пойдем! — покорилась моим зазывам Эльвира свет Юрьевна и направилась в ванную. — Я бога молю, чтобы они эту твою вчерашнюю песню не запомнили. Иначе надо будет назад чемоданы собирать! — тоскливо взглянула на меня Клюйко, перед тем, как выйти из комнаты.

Надо же, оказывается, я еще и песни вчера пел! Это ж, как я обрадовался удачному выезду Ильича на его историческую родину! Н-да...

После завтрака мы с Эльвирой распрощались. Она уже без излишней злобы пояснила, что объем работы по объединенным делам слишком велик, а следователи с мест еще не прибыли в Москву. Так что работать она, вместе с вчерашней прикомандированной из Саранска парой следаков, будет весь выходной. И потому ей сейчас не до меня.

— Значит, пренебрегаешь ты мной! — тяжело вздохнул я, — Обидно мне! При моих-то чувствах... — еще раз укоряюще посмотрел я на подругу и покачал головой, — Ладно, бог вам судья, Эльвира Юрьевна! — я уже начал поворачиваться, когда покер-фейс железной прокурорской леди дал трещину.

— Гад ты, Корнеев! — Эльвира шмыгнула носом и шагнув ближе, повисла у меня на шее. — Узнаю, что по девкам шаришься, яйца оторву! Понял меня? — Клюйко уставилась своими змеиными глазами мне в зрачки, — Я не шучу!

Пришлось её ревниво-прокурорскому взгляду просоответствовать. Для этого я состроил скорбное лицо и осуждающе посмотрел на суровую, но любящую женщину.

— Обидны слова твои, душа моя! — скорбно поджал я губы, почти физически ощущая, как скукоживается шагрень моей свободы, — Сама ведь знаешь, как трепетно я к тебе отношусь! Какие могут быть девки, если все мысли только о тебе?!

— Врёшь ты всё, Корнеев! — по-бабьи и как-то очень грустно вздохнула Эльвира, — Иди уже! Но про яйца помни! — уже в спину бросила мне она прежним твёрдым голосом.

Назад домой я решил лететь самолетом. Ну их на хрен, эти поезда! Неблагодарное это занятие, сокращать поголовье комитетчиков. В кассах "Аэрофлота" билет мне продали на завтрашнее утро. На семь часов. Дозвонившись из ближайшего автомата до помощника Севостьянова, я к вящей радости узнал, что старый цековец в Москве в данный момент отсутствует. Заручившись обещанием помощника, что тот обязательно доложит своему шефу о моём звонке, я с чистой совестью отправился в Малаховку. В душе теплилась надежда, что несмотря на выходной, Дубровин радея за безопасность родины, сейчас протирает штаны в своём лубянском офисе. Даже с учетом того, что мы теперь с ним подельники по расстрельной статье, отсвечивать под его пристальным взглядом мне не улыбалось. И на его беспардонные вопросы, которые он так любит задавать с присущей всем комитетчикам бестактностью, мне тоже отвечать не хотелось. А вопросы, я ничуть не сомневался, у него ко мне накопились.

За прозрачными штакетными воротами, дубровинскую "Волгу" подпирал "Жигуль". ВАЗ 2106 цвета "коррида". Надо полагать, у генерала нынче гости. Стараясь шагать звучной поступью, я не таясь поднялся на крыльцо и обойдя лежащего на нём пса, отворил дверь на веранду. Разглядывать снаружи присутствовавших через прорехи в шторах не стал. Состязаться в подглядывании и подслушивании с генералом шпионских войск, занятие, как минимум, бессмысленное.

За столом кроме Дубровина чаёвничали еще двое. Точнее сказать, две. Женщина лет под сорок и девица годов двадцати или около того.

— Проходи, чего застыл, будто и впрямь застеснялся! — со свойственной ему тактичностью, пророкотал генерал, — Дочь с внучкой меня навестили, садись с нами чай пить!

— Здравствуйте! — поприветствовал я незнакомок, — Меня Сергеем зовут!

— Очень приятно, Серёжа! — доброжелательно улыбнулась старшая, — Я Галина Григорьевна, — представилась она, — А это..

— А я и сама в состоянии назваться! — грубо перебила мать рыжая девица, разодетая во вранглеровские джинсы и в такую же джинсовую жилетку поверх серой водолазки. — Екатерина! — изогнувшись и не вставая со стула, она умудрилась сунуть свою руку мне почти под нос.

Экая рыжая радость семье досталась! Наверняка уже успела попить у родственничков крови. И изрядно попить! А сколько еще попьёт... Ручку целовать я, разумеется, ей не стал, Слегка тиснул только. Мне простительно, я из провинции. А, значит, пажеских корпусов не оканчивал и столичному этикету не обучен. Пусть радуются, что в скатерть не сморкаюсь и чайные ложки не тырю!

Девица пренебрежительно фыркнула и отвернулась, принявшись ковырять той самой ложкой кусок торта на блюдце.

— Катька, уймись! — добродушно рыкнул на неё Григорий Кузьмич, — Чего на ровном месте задираешься? Сергей родственник Паны, так что будь добра, веди себя пристойно! — отрекомендовал меня генерал, одетый сегодня не по-домашнему. Ради гостей, надо полагать. Меня-то он непрестанно в калошах встречает.

А сейчас он был обряжен не в шерстяные носки и не в калоши. Как ни странно, но и старый гэбист, невзирая на классовые противоречия, тоже не погнушался джинсой. Не ортодокс, стало быть, товарищ генерал, коль пиндосовскую одежонку носить не брезгует. Тот же самый "Вранглер", что и у фрондирующей внучки. Интересно, это он во время служебных поездок по заграничным резидентурам тарится? Или уже здесь, в "Берёзке" свои командировочные баксы тратит?

— Это дед шутит так, — пояснила мне рыжая, — Пугает. Он меня любит и пороть не станет. Так что ты не надейся на бесплатное зрелище и губу закатай! — насмешливо обломала меня стервозная девица, говоря о своем могущественном сродственнике, будто его здесь за столом нет. Да уж, беспредельного нахальства девка!

— Григорий Кузьмич, если барышня не врет и у вас, действительно, на неё рука не поднимается, то я вас готов выручить! — без тени улыбки обратился я к генералу, — Вы мне только моргните и я сам её выпорю! — решительно кивнул я на рыжую, — Качественно выпорю, вы не сомневайтесь! Уж, что, что, а это я умею! — мне вспомнились братовья Кулиевы, чьи многострадальные задницы, не так давно были пороты мной до черной ночной синевы.

Маман рыжей,