Нечестивец, или Праздник Козла - Марио Варгас Льоса

Назревал скандал. В Соединенных Штатах, а не в Доминиканской Республике, где не проронили ни печатного, ни устного слова о развлечениях Рамфиса. В Штагах — да, поскольку, что ни говори, общественное мнение гам существует и свободная пресса — тоже, и политика сразу же пометут, если он обнаружит слабость. Одним словом, по представлению Конгресса военную помощь похерили. Это ты помнишь, папа? А Академия аккуратно дала понять Министерству иностранных дел, а оно — еще аккуратнее — Генералиссимусу, что не имеется ни малейшей возможности его сыну получить диплом об окончании и что, поскольку оценки его чрезвычайно низки, предпочтительно было бы, чтобы он ушел добровольно, а не подвергался унизительному исключению из военной академии Форта Ливенверс.

— Могущественному папочке не понравилась, что его бедному Рамфису сделали такую козью морду, помнишь, папа? Подумаешь, трахнул кого-то, а эти пуритане-янки уже и взъелись на него. В наказание им твой Хозяин хотел отозвать из Соединенных Штатов военную и военно-морскую миссии и вызвал посла, чтобы заявить протест. Его ближайшим советникам Паино Пичардо, тебе самому, Балагеру, Чириносу, Арале, Мануэлю Альфонсо пришлось встать на уши, чтобы убедить его, что разрыв чреват большими неприятностями. Помнишь? Историки творят, ты был одним из тех, кто не позволил, чтобы славные подвиги Рамфиса повредили отношениям с Вашингтоном. Но тебе это удалось лишь наполовину, папа. С той поры, с тех самых событий Соединенные Штаты поняли, что с этим союзником хлопот не оберешься и благоразумнее поискать кого-нибудь поприличнее. Почему мы заговорили о детишках твоего Хозяина, папа?

Инвалид поднимает и опускает плечи, как будто хочет сказать: «Откуда я знаю, тебе лучше знать». Значит, понимает? Нет. Вернее, не всегда. Должно быть, инсульт не полностью лишил его способности понимать, а сократил эти возможности до десяти, до пяти процентов от нормы. Усеченный, обедненный мозг в замедленном темпе наверняка способен удержать и процессировать информацию, которую улавливают его органы чувств, в течение нескольких минут, может быть, секунд, прежде чем снова затуманиться. Поэтому вдруг его глаза, лицо, жесты, как это пожатие плечами, наводят на мысль, будто он понимает, что ему говоришь. Понимает, но лишь отдельные крохи, судорожно, вспышками; связного, целостного понимания нет. Не строй иллюзий, Урания. Понимает на миг и тут же забывает. Ты с ним не общаешься. Ты разговариваешь в одиночку, как всегда, все эти тридцать пять лет.

Она не грустна и не подавлена. Наверное, из-за солнца, оно льется в окна и освещает все живительным светом, делает рельефным и показывает во всех подробностях и со всеми недостатками — где что выцвело, как одряхлело. До чего замызгана, запущена, обветшала спальня — и весь дом — некогда могущественного председателя Сената Агустина Кабраля. Так почему же ты вспомнила Рамфиса Трухильо? Ее всегда увлекали причудливые движения памяти, география ее блужданий подчиняется таинственным стимулам, неожиданным ассоциациям. Ах, да, наверное, из-за того, что прочитала в «Нью-Йорк тайме» накануне отъезда из Соединенных Штатов. В заметке сообщалось о младшем брате, об уроде и скотине Радамесе. Интересное сообщение! Славный финал. Журналист провел скрупулезное расследование. Короче говоря, несколько лет назад Радамее поселился в Панаме и жил скудно, занимался подозрительными делишками, никто не знает, какими именно, а потом вдруг пропал. Пропал он в прошлом году, и розыски, предпринятые родственниками и панамской полицией — обыск в комнатенке в Бальбоа, где он жил, показал, что все его скудные пожитки остались на месте, — не навели ни на какой след. Пока наконец один из колумбийских наркокартелей не известил в Боготе, — с выспренностью, характерной для этих южноамериканских Афин, — что «доминиканский гражданин Д. Радамес Трухильо Мартинес, проживавший в Бальбоа, в братской Республике Панама, ныл казнен в безымянном месте на просторах колумбийской сельвы после того, как была неопровержимо доказана его бесчестность при исполнении возложенных на него обязанностей». В «Нью-Йорк Тайме» пояснялось далее, что, судя по всему, потерпевший Радамес зарабатывал на жизнь, уже не один год прислуживая колумбийской мафии. Без сомнения, в довольно жалкой роли, если судить по скудости, в какой он жил: на побегушках у главарей — снимал им квартиры, привозил и увозил из отелей и аэропортов, водил по домам свиданий и, возможно, был посредником в отмывании денег. Что он попытался зажать несколько долларов, чтобы подправить свое бедственное положение.А поскольку был беден и умом, то его тут же схватили за руку. И отволокли в сельву Дарьена, где они были хозяевами и господами. Возможно, его пытали с той же жестокостью, с какой они с Рамфисом в пятьдесят девятом году пытали высадившихся в Кон-стансе, Маймоне и Эстеро Ондо, а в шестьдесят первом — тех, кто был замешан в деле 30 мая.

— Справедливый финал, папа. — Задремавший было отец открывает глаза. — Кто роет яму, сам в нее и попадет. Вполне подходит к Радамесу, если он действительно умер таким образом. Потому что ничего не доказано. В заметке говорилось также, что некоторые утверждают, будто он был информатором Госдепартамента США, что Госдеп сделал ему пластическую операцию и охранял его за особые услуги, которые тот ему оказал, войдя в доверие к колумбийским мафиози. Слухи, домыслы. Как бы то ни было, но конец у детишек твоего Хозяина и Высокочтимой Дамы — знаменательный. Красавец Рамфис разбился вдребезги на автомобиле в Мадриде. Некоторые утверждают, что автомобильную катастрофу спланировало ЦРУ вместе с Балагером, чтобы унять первенца, который в Мадриде плел заговоры и готов был вложить миллионы, чтобы вернуть свое наследное феодальное владение. Обнищавший Радамес убит колумбийской мафией за то, что хотел заначить грязные деньги, которые отмывал для нее, а может, по-прежнему продолжает подвизаться в информаторах у Госдепа. Анхелита, Ее Величество Анхелита I, у которой я была фрейлиной на празднике, знаешь, как она живет? В Майями, осененная крылами божественного голубя. Она теперь — New Born Christian, Заново Родившаяся Христианка. Ушла в евангелическую секту, каких тысячи, те, что вгоняют в безумие, идиотизм, в тоску и в страх. Таков конец королевы и госпожи этой страны. В чистеньком дурновкусном домике, окруженная карибско-гринговской вычурностью, вся в миссионерских хлопотах. Говорят, ее можно видеть на углах Дейд-Канти, в латинских и гаитянских кварталах — распевает псалмы и призывает прохожих раскрыть сердца Господу. Что бы сказал обо всем этом досточтимый Отец Новой Родины?

Инвалид снова поднимает плечи, пожимает плечами, моргает. Прикрывает веки и съеживается, готовясь задремать.

По правде говоря, ты никогда не испытывала ненависти к Рамфису, Радамесу или к Анхелите, какую тебе и до сих пор внушают Трухильо и Высокочтимая Дама. Потому что в какой-то мере дети своей деградацией или насильственной смертью частично заплатили за преступления семьи. А к Рамфису ты всегда испытывала слабость. Почему, Урания? Может, из-за того, что он страдал нервными срывами, депрессиями на грани безумия и эту его психическую неуравновешенность семья старалась скрыть, а после расправ пятьдесят девятого года, которыми он руководил, Трухильо запер его в психиатрическую лечебницу в Бельгии. Во всех действиях Рамфиса, даже самых жестоких, было что-то карикатурное, натужно-патетическое. Взять, к примеру, его впечатляющие подарки голливудским актрисам, которых Порфирио Рубироса всех имел задаром (если только не заставлял их платить за себя). Или эту манеру путать планы, которые его отец старательно вынашивал ради него. И смех и грех, как он умудрился испоганить торжественную встречу, приготовленную для него Генералиссимусом, чтобы сгладить провал с военной академией в Форте Ливенверс. Хозяин провел через конгресс (не ты ли представлял проект этого закона, папа?) назначение Рамфиса начальником Генерального штаба объединенных вооруженных сил, и по прибытии его должны были провозгласить им во время военного парада на Авениде, у подножия обелиска. Все было готово в то утро, и войска уже выстроились, когда яхта «Анхелита», которую Генералиссимус послал за ним в Майями, вошла в порт по реке Осама, и сам Трухильо, сопровождаемый Хоакином Балагером, отправился и порт, к причалу, чтобы встретить своего первенца и сопроводить на парад. Как же был он потрясен и разочарован, выбит из седла, когда увидел, в какое жалкое существо, в какое слюнявое ничтожество превратился несчастный Рамфис, всю дорогу пивший без просыпу. Едва стоял на ногах и лыка не вязал. Еле ворочал непослушным языком, издавая жалобное мычание. Остекленевшие, вытаращенные глаза, одежда в блевотине. А дружки-приятели и сопровождавшие его женщины — и того хуже. Балагер написал в своих мемуарах: Трухильо побелел, дрожа от негодования, и приказал отменить военный парад и присягу Рамфиса в качестве начальника Генерального штаба объединенных вооруженных сил. Нo прежде чем уйти, налил рюмку и произнес тост, символическую пощечину придурку (беспросыпная пьянка, скорее всего, помешала тому понять его смысл): «Я пью за труд, единственное, что принесет Республике процветание».