Подчинённая. Дилогия - Патрисия Грей

В коридор выбегает Олька. Она, похоже, хотела что-то рассказать, но, завидев меня, охает и едва не оседает на пол.

— Ах-ре-неть… — выдыхает Олька.

— Оль, привет. Послушай, я…

— Ах-ре-не-ть… — лупит глаза сестра. — Это вообще ты?

— Я, Оль, — закатываю глаза я. — Уймись, прошу тебя. Мне срочно надо…

Сестра, держась за голову, подходит ко мне. Глаза круглые, рот буквой "о". Щупает моё платье, смотрит на цветы, на пакеты, удивлённо качает головой.

— Наташ, что это, откуда?

Она в таком изумлении, что приходится рассказать. Кратко, конечно, но суть передаю.

— Нифига себе! — восклицает сестра. — А он ещё здесь? А на него можно взглянуть?

— Оль…

— Ну, хоть одним глазком…

— Оль, да послушай ты меня! — не выдерживаю я. — Мне срочно надо спрятать это всё, — я поочерёдно вынимаю серьги с бриллиантами из ушей. — Чтобы мама не увидела!

— Она спит, — говорит Олька. — Вообще не парься. У неё температура подскочила, она жаропонижающего выпила, я ей чаю принесла, а она не попила толком и уснула. Я ей лоб потрогала минут десять назад, нормальный, вполне.

— Слушай, — беспокоюсь я. — А ты врача не думала вызвать?

— Думала. Но она сказала — не надо. Сказала, что это не повод для вызова скорой. А в поликлинику у неё сил нет идти. Ты же маму знаешь…

— Ясно, — говорю я. — Слушай, все эти вещи надо куда-то убрать.

Снимаю с плеча сумочку, вешаю на крючок.

— Ну, вещи ты, допустим, уберёшь, — говорит Олька, оглядывая бумажные пакеты. — А с цветами-то что делать будешь?

Я уже думала об этом.

— Скажу, что на работе подарили. Только цветы — ничего страшного. Много, конечно, но скажу, что в компании так принято. Всем коллективом, типа, скидываются.

— Слушай, по-твоему, мама — дура, что ли? — усмехается Олька.

— Да нет, конечно, но в разных компаниях по-разному бывает. Прокатит.

— Ну, смотри сама, — говорит Олька, заглядывая в один из пакетов. — Ни-фи-га себе… Это чё, труселя такие?

— Оль, уймись.

— Охренеть. А он чё, влюбился в тебя, что ль?

— Я не знаю, — честно говорю я. — Но нравлюсь ему точно.

— Да то, что нравишься, это дураку понятно, — ухмыляется сестра и лезет в другой пакет. — А это чё?

Вздыхаю. Её любопытство не унять.

— Нихрена себе! — восклицает Олька, открывая коробочку с колье. — Вот это да! Красотень-то какая! Бешеных денег, наверное, стоит!

— Оль, оставь в покое мои вещи. Мне помощь твоя нужна, а ты…

— В чём?

— Это спрятать надо всё.

Развязываю тесёмки и скидываю босоножки.

— А куда? — спрашивает Олька.

— Ну, куда-нибудь в шкаф. В нашей комнате. Мама точно спит? Надо тихонько пройти мимо неё и всё это убрать. Так, чтобы она не заметила.

— Точно. Ладно, говори, что брать.

— Да всё брать! Бери несколько пакетов и пойдём.

Мы забираем всё из коридора и тихонько проходим мимо, укрытой пледом, спящей мамы. Олька закрывает дверь и я торопливо достаю всё из бумажных и целлофановых пакетов и рассовываю по полкам шкафа. Так, чтобы мои привычные вещи загораживали эти новые. Закончив, шепчу:

— Возьми в кладовке ведро. Водой наполни. Только не очень холодной. Я переоденусь пока.

Олька исчезает за дверью, я же всё с себя снимаю и надеваю обычные свои потёртые джинсовые шорты и футболку.

Спустя несколько минут, устанавливаю ворох цветов в ведре. Выглядит шикарно. Просто потрясающе. Обеими руками беру ведро и несу на кухню. Не без труда ставлю на холодильник. Олька стоит у окна и с интересом за мной наблюдает.

— Чай будешь? — спрашивает она.

Киваю:

— Буду.

Олька разливает заварку по чашкам и говорит:

— Ты всё равно выглядишь не так, как обычно. Причёска, маникюр, всё такое.

— Да ладно, — я чуть растрепливаю волосы. — Скажу, в парикмахерскую зашла после того, как вернулась из Питера. А маникюр у меня такой неделю почти. Ты что, только заметила?

— Да нет, — шмыгает носом сестра. — Просто в комплексе по-другому воспринимается.

Она добавляет кипяток и мы усаживаемся за стол.

— У тебя-то как дела? — спрашиваю я.

— Да нормально всё. Учусь. Книжку вон читала интересную… Пока ты не пришла. Слушай, Наташк, а он чё, жениться на тебе хочет, да?

— Не говори ерунды, — куснув губу, отвечаю я. — Просто… ухаживает.

— Просто столько денег потратил… Явно влюбился по уши. А он прям самый крутой начальник в этой фирме, да?

— Владелец, — закатив глаза, говорю я. — Ольк, прекращай. Мне и без того неловко.

Но она не унимается:

— А чё ты его в гости не позвала?

— Ты чё, прикалываешься?

— А чё?

— А ничё. Я как маме объясню, кто он?

Олька ухмыляется:

— Ну, ухажёр твой. Поклонник.

— Оль, — совершенно серьёзно говорю я, — Всё не так, как ты думаешь.

Она хитро смотрит на меня.

— Слушай, — заговорщицки произносит она. — А ты с ним спала?

Воскресенье проходит своим чередом. Мама, конечно, сильно удивляется цветам, но моё объяснение её вроде вполне устраивает. Так, мол, и так, коллеги скинулись на подарок, в компании так принято и это единоразовая акция. Про себя я при этом подумала, что Руслану скажу, чтобы цветов не дарил. Мне приятно и очень, но объяснять маме откуда они — я не хочу. Тем более, врать.

Мы вместе смотрим старое советское кино, потом недавно сошедшую с экранов голливудскую кинокомедию, потом готовим еду на ближайшие дни, а после занимаемся своими делами. Олька, закрывшись в комнате, трещит по телефону с подружкой, мама, укрытая пледом, немного почитав журнал, дремлет на кровати, а я выхожу гулять. Вернувшись, забираюсь с книжкой в ванну.

Общение с Русланом в Вотсапе сводится к обмену краткими сообщениями, и, видя, что он не настроен общаться, я перестаю ему докучать. Думаю о том, что завтра в любом случае увидимся и я для себя совершенно точно выясню, как у нас будут складываться отношения дальше. Пока что я не очень хорошо понимаю, насколько серьёзно он ко мне относится. Только одно понимаю точно — я по нему уже скучаю.

И поэтому, лёжа в пенной ванной, в который раз раздумываю над тем, что он мне предложил. Заманчиво, конечно. Правда, заманчиво. Но мама то и дело температурит, и ей нужен уход. Она, конечно, рвётся в бой, на работу, но я ей объясняю, что пока точно не стоит. Напираю на размер своей новой зарплаты и говорю о том, что теперь в её пахоте нет нужды, и если она не чувствует в себе сил, ей вовсе не обязательно работать вообще.