Сердце демона - Ярослава Лазарева

– Женя, – негромко позвал Петр Петрович. Ермишкин бросил на пол рваную простыню, которой пытался затереть пятна крови. – Найди мне Стаса. И сами подходите, как станет ясно, что с девочкой.

Настя посмотрела на Ксюшу. Она улыбалась приклеенной натянутой улыбкой.

В кабинете директора их осталось четверо. Вера только что ушла, сообщив, что порез у Ксюхи глубокий, но не смертельный, что на ночь она ее оставит в изоляторе – последит за температурой и за побочными явлениями. На всякий случай девочке вкололи антибиотик с сильным обезболивающим.

– Будем надеяться, что никаких психических травм у девочки не останется, – произнесла врач под конец и выразительно посмотрела на Стаса.

Когда за ней закрылась дверь, повисла тяжелая пауза.

– Ну, что будем делать, товарищи взрослые? – с нажимом на последнее слово спросил Петр Петрович, когда молчать дальше стало бессмысленно.

Перед ним сидели Женька, Стас, Настя и Вовка. Старший вожатый успел зайти к ним в корпус до того, как Ксюху отправили в изолятор. Постоял, посмотрел на разгром и молча вышел. В сторону Насти ни слова, ни взгляда. Словно безапелляционный смертный приговор вынес.

– Если осложнений не будет, – протянул Толмачев.

Внешне он выглядел спокойно. Только ключи от комнаты на тяжелом свинцовом брелоке мелькали у него между пальцев – спокойствие было наносное.

– Если это была попытка самоубийства, то мы должны сообщить об этом в милицию и врачам-психиатрам, – сухо стал перечислять начальник. – Если это была случайность, то ответственность на себя берут вожатые. Если у девочки через месяц обнаружится задержка менструального цикла…

– Не было ничего! – Стас даже не шевельнулся. Казалось, он просто ждал, чтобы вставить свое слово. – Она сама ко мне прибежала на хозяйственный двор. Стала нести какую-то пургу про любовь. Я ее отправил в корпус, дал куртку, чтобы она не промокла. Она стала кричать, что одна не пойдет, что боится вожатых. Я ее проводил и посоветовал думать не о любви, а о чем-то более позитивном.

– Стас, я тебя предупреждал. – Лицо начальника было утомленным. Он не верил.

– Хорошо! В следующий раз пойду работать в дом престарелых. – Стас и не думал сдаваться.

– А что скажут вожатые? – Будущее котлового Петра Петровича не интересовало. – Вы знали об этой ситуации?

– Я знал, – вперед Насти ответил Женька. – Ничего криминального не было.

– Это не решение проблемы, – стал заводиться начальник. – Ваше поведение привело к сегодняшнему инциденту! Стас, сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не появлялся на территории лагеря? У обслуживающего персонала есть свой корпус, и дорога до него от столовой никак не проходит через старшие отряды!

Можно было оправдываться, но Стас молчал. К чему слова, если он сегодня действительно был около седьмого корпуса. Когда вел Ксюху домой.

– Ну а вы, голуби, что притихли? – вернулся начальник к вожатым. – Вы знаете, что будет, если родители начнут выпытывать, откуда у девочки шрам на руке? И это при условии, если у нее все нормально заживет?

– Мы договорились, что в тихий час Настя отдохнет, а я послежу за отрядом, – перебил Петра Петровича Женька. Он пытался защищать свою напарницу. Он очень хотел хоть кому-нибудь сегодня помочь.

– Не строй благородного! – шарахнул кулаком по столу начальник. – Ответственность будете делить пополам. Срок только не сможете поделить. Он не один для всех, а для каждого свой.

Насте вновь ударил в нос знакомый неприятный запах, она подняла глаза к потолку, словно источник его был там.

Как же ей все это надоело. Крики, шум. Второй день покоя не дают, все им не нравится. Нельзя угодить каждому. Обязательно кто-нибудь останется недовольным. Нет, она не чувствовала себя виноватой. В конце концов, Ксюха сама нарвалась. Нечего было постоянно вертеться около Стаса. Своей головы на плечах не имеет, других подставляет. Да хоть вообще у нее эта рука отвалится – поделом. Стаса жалко. Попал на доброте. Вместо того чтобы грубо отшить девчонок, сразу показать, как к ним относится, он, словно с детьми, все шуточками да присказками от них отделывался. Дошутился. Теперь все, что произойдет с Ксюхой за смену, она сможет свалить на Стаса. Ловко. Она уедет, а Стас потом будет вынужден всю жизнь оправдываться. Ей еще хватит ума Стаса шантажировать. Черт! И как Настя могла не уследить за Ксюхой? Голова заболела, бабушка приснилась, Вовка еще со своими признаниями.

Настя посмотрела на Толмачева. Он сидел, раздраженно закинув ногу на ногу, смотрел перед собой в пол, жал губы, вертел на пальце брелок. Их взгляды встретились. В его глазах – ничего из того, что там было всего какой-то час назад. Недовольство и даже брезгливость. Все.

Эта странная перемена заставила Настю встать. Женя замолчал, оборвав себя на полуслове.

– Орлова. Что опять? – поморщился Петр Петрович.

– Схожу в изолятор, проверю, как там Ксюша. – Запах. Откуда он? – Голова болит. – И вдруг сказала то, о чем и не думала: – А еще у меня умерла бабушка.

Зачем она добавила последнюю фразу, и сама не поняла. Наверное, чтобы не останавливали. Ее и не остановили. За спиной осталось бурчание о том, что с Женькой в любом случае ничего не случится. Отец – старейший педработник, брат много лет сотрудничает с лагерем без нареканий, Ермишкин-младший известен только с положительной стороны. А вот Орлова…

Изолятор был в этом же здании на втором этаже. Ступеньки нехотя подставляли свои бока под подошвы ее сандалий. Надо было срочно искать какой-то выход.

– А… Орлова, – устало встретила ее Вера. – Как начальство?

Настя пожала плечами. А что начальство? Все ждут вскрытия.

– Решает, вздернуть провинившихся на фок-мачте сразу или скормить неугодных акулам. Акулы побеждают. Как она?

– Большая потеря крови. Порез затронул сухожилие. Рана глубокая, есть большой шанс, что работа мышц будет нарушена. Если поднимется температура, повезем в город.

Настя согласно покивала, словно приблизительно этот диагноз и предвидела. Ксюхе после такого инвалидность дадут, а вожатых посадят. Не усмотрели. Может, и не посадят, но из института могут и попросить. Педпрактика в любом случае будет запорота.

Она прошла в палату. Узенький закуток на две койки. На одной, поджав под подбородок коленки, сидит кнопка. Отряда из десятого. Чего она так испугалась? Вожатых других отрядов не видела?

Настя как можно приветливей улыбнулась ребенку и повернулась ко второй постели.

В Ксюхе еще что-то осталось от меловой бледности, но на скулах уже набухал болезненный румянец. Она пыталась приподняться. В кровь искусанные губы говорили о том, что она волнуется.

– Меня выгоняют? – по-актерски хрипло спросила Ксюха и закатила глаза.