Адский штрафбат - Генрих Эрлих

— Не сомневаюсь в этом. Вы исполнили свой долг.

— Да, мы исполнили свой долг. И все солдаты моего отделения прошли испытание.

— Я учту вашу рекомендацию при составлении рапорта. А вы, Юрген Вольф, прошли свое испытание? Помнится, вы что-то такое говорили.

— Да, господин подполковник, я прошел свое испытание.

— Я рад за вас, ефрейтор Юрген Вольф. Я рад тебя видеть, мой мальчик.

Так неожиданно завершилось представление Юргена Вольфа командиру лагеря. Подполковник Фрике обошел стол, приблизился к Юргену, взял его двумя руками за плечи.

— Хорош, — сказал он, пристально всматриваясь в его лицо. — Так! Мыться, в лазарет на осмотр, к интенданту, сменить обмундирование, всё, горячий кофе, еда, восемь часов сна, с утра — ко мне с официальным рапортом о последнем бое, прорыве и марше.

— Есть! — ответил Юрген. Он едва сдерживал улыбку. Этот перечень он уже один раз слышал из уст тогда еще майора Фрике. Это случилось после того, как он сбежал из русского плена и вернулся обратно в лагерь. Фрике тогда его на дух не переносил, он обозвал его чучелом, и поделом обозвал. И тем не менее… — Вы кое-что забыли, господин подполковник.

— Что? — удивленно поднял брови Фрике.

— Двойную порцию шнапса!

— Точно! — рассмеялся Фрике. Он тоже вспомнил тот давний случай. Но тогда еще говорилось что-то о двух нарядах вне очереди. Не так ли, Юрген Вольф? Не будем о грустном, командир. Тем более вслух. Они ничего и не говорили, они лишь понимающе переглянулись. — Полагаю, обер-фельдфебель Хаппих уже обо всем распорядился, — сказал Фрике. — Тебя же я приглашаю завтра вечером к себе, на товарищеский ужин. Нам есть что вспомнить. И за мной должок. Я помню. Это я никогда не забуду. — Он непроизвольно посмотрел вниз, на свою сломанную под Орлом ногу. Он до сих пор прихрамывал, наверное, уже навсегда. Досадно, но несущественно. Он остался в строю. Только это имело значение.

— В приведенном мною подразделении находятся рядовые Хюбшман и Брейтгаупт. Они были с нами под Орлом.

— Отлично! Я прекрасно помню рядовых Хюбшмана и Брейтгаупта. Я буду рад приветствовать их за нашим столом. До завтра, ефрейтор Юрген Вольф. Отдыхайте!

* * *

Они сидели за большим столом в маленькой квартирке Фрике. Им было немного не по себе. Фронт сближает, стирая многие границы, тем не менее мундир Фрике давил на них. Даже Красавчик, который на гражданке в каких только роскошных ресторанах ни сиживал и с какими только большими людьми ни общался по своим темным автомобильным делам, и тот присмирел, не балагурил по своему обыкновению, не рассказывал свои бесконечные истории. У него были все основания полагать, что эти истории не понравятся подполковнику Фрике. Он не хотел его расстраивать.

Фрике все прекрасно понимал. Он дал им время освоиться. Он даже собственноручно разлил по первой. Потом он лишь поводил глазами на Брейтгаупта, и тот немедленно вскакивал и разливал по очередной. Паузы между тостами Фрике заполнял своими же рассказами. Глядя на сидевших за его столом троих товарищей, он и говорил о товариществе, об этих великих узах, что связывают немецких солдат на фронте.

— Именно в этом товариществе и взаимовыручке, на мой взгляд, и заключается секрет наших невероятных успехов и побед, — говорил Фрике. — Именно верность и преданность общему делу вновь и вновь оказываются решающими факторами во многих боях. Товарищество было одним из самых замечательных ощущений, испытанных мною, когда я впервые попал на фронт в восемнадцатом году. То же самое я вижу и на фронтах этой войны. Эта преемственность, эта верность идеалам товарищества — основа немецкого боевого духа. Мы можем безоговорочно полагаться друг на друга.

Он говорил «мы», подчеркивая, что все они, сидевшие за одним столом, — товарищи, фронтовые товарищи. И они согласно кивали в ответ головами. Пусть начальник и перебарщивал, какие они с ним товарищи, но товарищество — замечательная штука, тут не поспоришь.

Фрике даже напел им старую песню о товарищах:

Если один устанет,

На стражу встанет другой;

Если один усомнится,

Поддержит смехом другой.

Если один падет,

Другой встанет за двоих,

Ведь каждому солдату дан

Товарищ по оружию.

Они не поддержали его, хотя и слышали эту песню. У них в этот момент звучала в ушах другая мелодия, песня, которую традиционно, с начала прошлого века, пели на похоронах солдат на фронте:

У меня был товарищ,

Лучшего ты не найдешь.

Барабан призывал к битве,

Он шел на моей стороне

В ногу со мной,

В ногу со мной.

Прилетело шальное ядро,

Предназначено оно мне или тебе?

Оно разорвало моего товарища,

Он лежит у меня перед ногами,

Будто частица меня,

Будто частица меня.

Мне хотелось еще протянуть руку,

Ведь я только что приглашал его с собой.

Я не могу дать тебе руку,

Оставайся в вечной жизни,

Мой хороший товарищ!

Мой хороший товарищ!

Они еще не успели отойти от фронта, где они слишком часто пели эту песню. Им даже казалось, что они уже давно не пели никаких песен, кроме этой. И еще потому они не поддержали почин Фрике, что его песню о товарищах они слышали от Карла Лаковски, их хорошего товарища, погибшего давным-давно в глубине России. Время воспоминаний еще не пришло. Наливай, Брейтгаупт!

Тогда Фрике стал рассказывать о себе, о своих мытарствах по госпиталям после эвакуации из Орла. О том, как он подал представление на реабилитацию на всех солдат, прошедших сражение на Орловской дуге, и не его вина, что командование вычеркнуло из списка Хюбшмана и Брейтгаупта. Да-да, кивали они головами, мы не в претензии, мы понимаем, мы ничего не ждем от командования, ничего хорошего.

Потом Фрике рассказал, скольких трудов ему стоило добиться направления сюда, в тренировочный лагерь испытательных батальонов. И что он не оставляет надежды в ближайшее время отправиться на фронт. Тут они навострили ушки. Все это имело самое непосредственное отношение к ним. Когда? Куда?

— В настоящее время в лагере находится около шестисот военнослужащих, — сказал Фрике и добавил после многозначительной паузы: — Много больше батальона. В сложившейся военной ситуации можно ожидать, что всех в срочном порядке перебросят на оборону Варшавы, чтобы не допустить прорыва русских на левый берег Вислы. Я подал рапорт, уже третий по счету, с просьбой назначить меня командиром сводной части. Знали бы вы, как мне здесь надоело, — задушевным голосом сказал Фрике, — полгода на одном месте!

— На одном месте и камень мохом обрастает, — сказал Брейтгаупт.

«Rast' ich, so rost' ich»

Это сказал Брейтгаупт.