Умные сволочи - Сергей Зверев

— А что такое? — насторожился Обалденный. — Земской хороший опер. И нет смысла его от этого дела отстранять.

— Хороший опер. Только к женщинам относится предвзято. И вас на это, вижу, подбивает.

— Это вы зря… — засмеялся Обалденный. — Кстати, я просмотрел ваш послужной список. Впечатляет. Но… Хм. У вас погиб муж. И вы ушли из органов именно поэтому. Значит, все же нервный срыв был?

— Срыва не было. Но чувствую, что таковой при вашем содействии может произойти, — многозначительно сказала она.

И Обалденный ее понял.

— Вот только не надо. Я хотел бы вас видеть в здравии. Значит, завтра, как условились. Договорились?

Она пробурчала что-то невнятное, а затем отключила связь.

И тут же услышала во дворе шаги.

Алина вздохнула. Неужели Земской? После Обалденного его еще только и недоставало…

В дверь постучали, а затем, не дожидаясь ответа, ее открыли.

Это был не Земской.

5

В тех же шортах и белоснежной футболке навыпуск на пороге стоял Николай. Только в руках у него не было цветов и коньяка. Зато было нечто другое. Что-то под полотенцем.

— Простите, — скромно проговорил он, — я тут вас дожидался. Вернее, мы с Людмилой вас дожидались.

Тишков прошел к столу и поставил то, что принес. Под полотенцем оказалась утятница.

— Людмила приготовила мясное рагу, — он уверенным жестом показал, что попытки отказаться не будут приняты. — Не спорьте. Вы только приехали. Вы устали. Не стоять же вам у плиты…

Алина пожала плечами. У нее не было сил спорить.

Он откашлялся и произнес главное, ради чего, собственно, и пришел к Алине:

— И это… Я хотел бы с вами поговорить. Я хотел бы вам все объяснить. И надеюсь, после этого вы не станете относиться ко мне с такой настороженностью, а в качестве аргумента использовать пистолет.

Она хмыкнула. Начало ей понравилось.

— Разрешите, я сяду, — устало сказал Тишков.

— Садитесь, — не стала возражать она.

Разговор, наверное, будет долгим. Слишком уж много следовало объяснить Тишкову. И она не видела причин, чтобы не послушать его.

— Вы сказали, что Николай Тишков мертв, — начал сосед, усевшись в кресло. — Не знаю, как вы это узнали и почему принялись выяснять насчет меня, но… Но раз это всплыло… — Он посмотрел на Алину вопросительно: — Скажите, вы уже кому-нибудь сообщили об этом?

— А вы как думаете? — хмыкнула она.

— Думаю, что нет, — не очень уверенно проговорил он. — Во всяком случае, кроме вас, мне пока обвинения никто в лицо не бросал. Но я не об этом пришел с вами поговорить, а о Николае Тишкове.

— Вы ведь Сергей? — открыто спросила она.

— Н-да, — неодобрительно покачал головой собеседник. — Вы действительно постарались.

— Я беспокоюсь о своем сыне. И согласитесь — это веская причина, чтобы постараться.

— Ваше право, — не стал настаивать гость. — Я просто считал, что свою тайну похоронил. Прошло уже больше десяти лет… Я, честно говоря, уже не думал, что мне придется когда-либо объясняться по этому поводу. Но надо же! Все-таки пришлось.

— Пока объяснений не слышно.

— Прошу прощения, — сосед откашлялся и твердо проговорил: — Я Тишков. Только не Николай, а Сергей. Николай был моим братом-близнецом.

Алина молча кивнула головой, как бы понуждая соседа рассказывать дальше.

— Пятнадцать лет назад… — Тишков запнулся. — Нет — скорее уж двадцать лет. Я был молод, только вернулся из армии и… И, как бывает, не с теми связался. Вы помните то время? Лихие девяностые.

— Вы занимались бизнесом?

— Я зарабатывал деньги. Как мог. Брат мой Николай в этом не участвовал. Он учился в институте, подавал надежды. Меня же учеба нисколько не привлекала. Хоть мы и близнецы, но в этом…

— То есть вы оказались по разные стороны барьера?

— Я бы не говорил так: по разные стороны. Нет. Мы любили друг друга, отлично ладили, только… занимались каждый своим делом. Так вот. При одной сделке меня взяли. Незаконное предпринимательство, уклонение от налогов, валютные операции. Короче, впаяли срок, и я оказался в тюрьме.

— Николай знал, чем вы занимались?

— Я не рассказывал ему, но он понимал, что у меня дела, мягко говоря, не совсем законные — я ведь стал жить на широкую ногу. Он меня ни в чем не переубеждал, однако по его глазам я видел, что он не одобряет мой образ жизни. Но я уже был подхвачен течением. Вот только плыл недолго. Мне дали пять лет. Я просидел трешку, по амнистии был отпущен.

— И что дальше?

— Я попытался начать новую жизнь. Я подрабатывал то грузчиком, то еще где на подхвате, я пытался понять, куда двигаться дальше. Николай в это время работал в одном областном городе. Он уехал по распределению и остался там. О родителях своих я не хочу говорить — простые затюканные работяги, которым, скорее, нужна была наша помощь, чем можно было ожидать ее от них. Они уже умерли, но… Извините, я отвлекся. Так вот, я подрабатывал где мог. Брат находился в другом городе. И… Не знаю, как бы все сложилось. Вполне возможно, все было бы точно так же, как и сейчас, только я бы остался Сергеем, но…

— Что же?

— Неожиданно случилось несчастье. С братом. Он попал в аварию и… Он погиб. Родители едва не сошли с ума. Они и протянули после этого мало. Так вот… Мне пришлось ехать в этот областной город и забирать тело. Решено было похоронить его на родине. Короче, брата похоронили, а… Паспорт его остался у меня.

— То есть вы его не сдали? — уточнила Алина.

— Нет. Документ ведь мог потеряться даже при той аварии, правда? Кроме паспорта, у меня остался и диплом Николая. А фотография на документе, сами понимаете, — мы ведь были близнецами. Так что я вполне мог стать Николаем. И я им стал. Это лучше, чем тыкаться со справкой об освобождении из мест не столь отдаленных.

— И это вам помогло?

— Я устроился на работу в одну организацию. Вначале боялся: как-нибудь выяснится, что я не Николай, а его брат. Но нет. Никто ничего особенно не проверял. И я спокойно начал новую жизнь. А затем… Организация благополучно развалилась, вместо нее образовалась коммерческая фирма, которая со временем преобразовалась в крупнейшее акционерное предприятие. И я в этом процессе участвовал. Я уже мог быть самим собой — то есть Сергеем. Но я остался Николаем, не стал ничего менять. Тем более… Мы были близнецами, то есть в некотором роде он — это был я, а я — это был он. Так что мне казалось, что я не очень согрешил, когда взял себе имя брата… За столько лет ничего не открылось, и я даже начал считать, что поступил верно.

— Но вот открылось, — хмуро бросила Алина.

— Ну и что? Я не сделал никому ничего плохого. От того, что стал Николаем… От этого разве кто пострадал?