Ночной убийца - Джон Сэндфорд

— Ты что тут делаешь, Дэвенпорт?

— Изучаю обстановку, Рэй, — улыбнулся Лукас. — Как поживаешь? А ты растолстел.

— Ты больше не коп, так что убирайся к чертям с чужой собственности.

— Я вернулся в строй, Рэй, — продолжая улыбаться, ответил Лукас. Он очень обрадовался, увидев Рэя. — Ты бы читал газеты, хотя бы иногда. Я теперь заместитель начальника полиции и намерен выяснить, как ты убил старую леди.

На лице Черри промелькнуло выражение, которое Лукас сразу узнал, потому что видел его множество раз. Убийство совершил Черри. Впрочем, он тут же попытался изобразить, что удивлен, достал из кармана грязную тряпку и высморкался.

— Чушь собачья, — сказал он наконец.

— Я до тебя доберусь, Рэй, — пообещал Лукас, все так же улыбаясь, но его голос стал холодным, как сталь. — И до Джойсов тоже. Засажу тебя в «Стиллуотер». Тебе ведь около пятидесяти, Рэй. Убийство первой степени. Ты получишь… о черт, они недавно изменили закон. Когда ты выйдешь, тебе будет около восьмидесяти.

— Да пошел ты, Дэвенпорт, — ответил Черри и снова включил газонокосилку.

— Поговори со мной, Рэй, — сказал Лукас, стараясь перекричать ее рев. — Ты же знаешь, Джойсы сдадут тебя в ту самую минуту, когда решат, что им это выгодно. Но возможно, нам удастся заключить сделку.

— Иди к черту! — рявкнул Черри и отвернулся от них.

— Симпатичный парень, — проговорил Грив с фальшивым английским акцентом.

— Это он, — сказал Лукас.

Он повернулся к Гриву, и тот отступил на шаг назад, потому что лицо Лукаса стало каменным.

— Что?

— Он убил ее. Давай посмотрим на квартиру.

Лукас направился к входу в дом, и Грив поспешил за ним.

— Эй, подожди минутку, ну подожди же…

В квартире обнаружилось около тысячи книг, свернутый восточный ковер, перевязанный коричневой бечевкой, и пятнадцать еще не разложенных коробок из «Сам себе перевозчик».[14]На фортепианном табурете сидела расстроенная женщина средних лет. На голове у нее был повязан носовой платок, на лице, обветренном и очень загорелом, как у садовника, застыло печальное выражение. Дочь Шармань Картер, Эмили.

— Я должна все вывезти по первому требованию, иначе придется платить за аренду квартиры, — объяснила она Гриву и окинула взглядом комнату. — Понятия не имею, что делать с книгами. Я хотела бы сохранить все, но их так много.

Лукас присмотрелся к книгам: американская литература, поэзия, история, эссе. Труды по феминизму, расставленные таким образом, что становилось ясно: это сознательная подборка, а не случайное чтение.

— Я могу кое-что забрать, — сказал он. — Разумеется, если вы назовете цену. Меня интересует поэзия.

— Ну… как по-вашему, сколько это может стоить? — спросила Эмили.

Грив с любопытством посмотрел на Лукаса. Тот быстро подсчитал.

— Здесь тридцать семь книг, в основном в бумажных переплетах. Сомневаюсь, что среди них есть редкие экземпляры. Как насчет ста баксов?

— Давайте я сначала просмотрю их, а потом позвоню вам.

— Конечно, — Лукас отвернулся от книг и посмотрел на Эмили Картер. — Ваша мать в последнее время не страдала от депрессии или чего-нибудь подобного?

— Если вы хотите спросить, не совершила ли мама самоубийство, отвечу: нет. Она ни за что не доставила бы Джойсам такого удовольствия. Это прежде всего. Но главное, она любила жизнь, — ответила Эмили. Вспоминая мать, она немного оживилась. — Накануне вечером мы ужинали вместе, и она рассказала мне про чернокожего мальчишку из своего класса. Мама считала, что он может стать писателем, но ему требуется поддержка. Она не могла покончить с собой. Кроме того, даже если бы она и решила это сделать, то как?

— Да, непростой вопрос, — согласился Лукас.

— Единственное, что беспокоило маму, — это щитовидка. Небольшая проблема, но ей было трудно поддерживать постоянный вес, она худела. И еще бессонница. Возможно, причина отчасти в той же щитовидке.

— Значит, она все-таки была больна? — спросил Лукас, искоса взглянув на Грива.

— Нет-нет, вовсе нет. Не настолько, чтобы принимать таблетки. Мама весила девяносто девять фунтов при росте пять футов шесть дюймов. Это меньше нормы, но об истощении или чем-то подобном речи не шло.

— Хорошо.

— Теперь мальчику, который мог бы стать писателем, никто не поможет, — сказала Эмили, и по ее щеке скатилась слеза.

Грив погладил ее по плечу — Офицер Френдли, — а Лукас отвернулся и, засунув руки в карманы, шагнул к двери. Он уже понял, что тут они ничего не найдут.

— Вам нужно поговорить с Бобом, он живет в следующей квартире по коридору, — сказала Эмили. Она взяла рулон скотча и коробку, разложила ее, превратив в куб, и оторвала кусок ленты с таким звуком, будто кто-то разодрал простыню. — Он заходил ко мне перед вами.

— Боб дружил с Шармань, — пояснил Грив. — Он был здесь в тот вечер, когда она умерла.

Лукас кивнул.

— Хорошо. И примите мои соболезнования.

— Спасибо. Надеюсь, вы поймаете этих подонков, — сдавленным голосом произнесла Эмили.

— Вы считаете, что вашу мать убили?

— Что-то здесь определенно произошло, — ответила она.

Боб Вуд, худой лысеющий нервный мужчина, тоже был учителем, он преподавал естествознание в Центральной средней школе Сент-Пола.

— Теперь, когда Шармань умерла, нам всем придется отсюда уехать. Город обещал дать денег на переезд, но я не знаю. Цены просто ужасающие.

— Вы ничего не слышали в тот вечер? Совсем ничего?

— Совсем. Я видел Шармань около десяти часов; мы оба отвозили пустые алюминиевые банки вниз, в мусорный бак, и вместе поднимались в лифте. Она собиралась сразу лечь спать.

— Вам не показалось, что она чем-то огорчена?

— Нет-нет, Шармань была в прекрасном настроении, — ответил Вуд. — И я повторю вам то, что уже говорил другим полицейским: когда она закрыла дверь, я слышал, как щелкнул замок. Это можно сделать только изнутри, при помощи ключа. Я знаю совершенно точно, потому что, когда Шармань поставила новый замок, она волновалась, что окажется в ловушке, если, например, начнется пожар. Однажды Черри страшно напугал ее — он просто посмотрел на нее, но этого хватило, — и она стала запирать дверь. Я был здесь, когда взломали замок, так вот, вместе с ним отвалился кусок стены. Там все закрасили, но след остался.

На стене была видна едва различимая заплатка из штукатурки. Лукас потрогал ее и покачал головой.

— Если бы в квартире у Шармань что-то происходило, я бы заметил, — продолжал Вуд. — Между нашими спальнями общая стена, а кондиционер не работает уже несколько дней. Никакого шума не было. Только очень жарко и пугающе тихо. Я ничего такого не слышал.