Главный свидетель - Фридрих Незнанский

Лидия была ошарашена. Все могла себе предположить, но что отец?! Это уже сверх всякой меры…

Она смотрела в глаза Юлии и вдруг увидела что-то непонятное, мелькнувшее во взгляде. Так бывает, когда человек о чем-то тебе врет, причем нагло и с упоением, а потом смотрит и ждет, когда же ты, дурак, наконец поверишь сказанному? Ну скорее же! Надоело ведь ожидать! Вот именно это – нетерпение, ожидание, злость и опасение, что промахнулась, не сумела убедить, – все, вместе взятое, и промелькнуло в глазах нервно замершей в охотничьей стойке Юлии Марковны. Что-то яростное, дикое, животное… Вспомнилось определение Фили – глухомань! Точно, лучше не скажешь…

Но от нее ждали ответа. И Лидия, изобразив глубокою озабоченность от поразившей ее «правды», растерянно произнесла:

– Да, возможно, ты права, надо было… Но теперь все равно придется ждать, когда появится Юрий Петрович… А про папу я тебе решительно не верю, это ты со зла на него наговариваешь. Ты его никогда не любила, ты сама кричала, я слышала, не маленькая, понимала уже, что ты спала с дядей Ильей! Скажешь, нет?..

Юлия налилась краской и разъярилась, словно тигрица, сейчас кинется в драку, ничуть не меньше! Только этого уже не боялась Лидия. Не кинется, потому что может получить сдачи. Как он про нее сказал? Стареющая похотливая самка – и ничего больше! И Лидия обеими ладонями зажала себе рот, чтобы не вырвалось. А так захотелось! Смазать наотмашь, унизить, плюнуть в морду, отвратительно…

Противостояние длилось считанные секунды, но обе, вероятно, передумали друг о дружке такое, что, произнеси они это вслух, все, хана отношениям, ибо такое не прощается…

Первой опомнилась Юлия. Она ладонью провела по лицу и стерла чуждую ей маску. Стала снова мягкой и доброй, какой была когда-то, много лет назад, – заботливой мамой, а не презираемой мачехой.

– Остановись, девочка моя дорогая, – тихо сказала она. – Иначе мы такого наговорим, что потом будем сами всю жизнь казнить себя. Остановись, пойдем сядем, успокоимся и подумаем, что нам делать дальше. Против этого-то не будешь возражать?

– Пойдем, – так же мягко ответила Лидия и пошла на кухню первой.

Юлия двинулась за ней, но нагнулась и подняла с пола резиновый Васин мячик. Повертела в руках, спросила:

– А где наш малыш?

Вот опять уже «наш», снова накаляясь, подумала Лидия, но постаралась сдержать себя. Все-таки Филипп просил выслушать, чего хочет «мадам», это ему важно.

– Вася гуляет с Нонной, – сдержанно ответила Лидия. – Не беспокойся, мой сын здоров, чего всем желает, включая своего беспутного папочку… сукиного сына.

– Зря ты так на Гришу… Я слышала, у него неприятности…

– А я ничего не желаю про него слышать! – отрезала Лидия. – Я два года его не видела и дальше не хочу!

– Но ведь он же отец как-никак, а?

– Вот именно – никак! А ты бы уж молчала себе в тряпочку!

– Ну зачем ты опять начинаешь? – почти жалобно протянула Юлия. – Виновата была, да, я же не отрицаю! Все мы, бабы, совершаем иной раз ошибки… даже и не желая того… А потом, я ведь говорила тебе, что ничего тогда не соображала… Может, они вообще вдвоем меня изнасиловали… А что? Вполне…

– Ну да, тебя изнасилуешь! Как же! Да ты сама кого угодно…

– Не надо, Лидонька? Мы ведь покончили с тем чудовищным случаем! Я у тебя прощения просила и… что ж мне теперь, всю оставшуюся жизнь башкой о стенку биться?! Ты этого желаешь? Пьяные мы все тогда были… И злые… Не объяснение, конечно, но другого просто нет. А ты все хочешь…

– Да ничего я не хочу больше! Оставьте меня в покое! Вот и все.

– Ради бога, дорогая! Ты только сама ошибок не наделай, глупостей моих не повторяй, не надо – по неопытности, по наивности, со зла, понимаешь? Ну все, все, – заторопилась она, как бы пугаясь нового возвращения к чрезвычайно неприятной ей теме. – Идем попьем кофейку, и ты мне все расскажешь, да? Ну, улыбнись же наконец.

Она приобняла Лидию за плечи, словно мурлыкнула это свое «да?» и пахнула на нее просто пьянящим запахом дорогих духов. Лидия слегка расслабилась и вдруг подумала, что мужчины, конечно, очень странные люди. Если отбросить в сторону то, что, к примеру, известно о Юлии Лиде, то все остальное просто обязано притягивать мужиков к этой женщине. Вон она какая – сильная, чувственная и выглядит-то в свои сорок два дай боже! А как одевается!..

И тут же будто услышала чей-то ироничный посторонний голос: «А уж раздевается!..» И ей стало почему-то безумно смешно.

Юлия насторожилась было, но сочла эту реакцию просто за очередное ребячество бывшей своей, так сказать, падчерицы, за ее согласие заключить снова мир…

Пока вакуловское леспромхозовское начальство озабоченно чесало свои репы, к слову порядком запущенные и нестриженые, попутчики Гордеева развернулись в самом лучшем виде. А может, им просто престижным показалось помочь москвичу там, где чины бессильны.

Они шустро отыскали водителя «Урала», который должен был везти в Шлёнино, в колонию, куда следовал и Гордеев, какие-то запчасти – то ли цепи для бензопил, то ли необходимый инструментарий. Попутчик, да еще из самой Москвы, его вполне устраивал, тем более что таежной трассы было еще около сотни верст.

И таким вот образом, уже в конце нового дня, Юрий Петрович прибыл во владения полковника внутренней службы Бориса Серафимовича Предыбайло. Сам начальник колонии строгого режима, несмотря на некоторую грозную громкость своей фамилии, оказался мужиком толстым и рыхлым, будто раздавшимся на казенных харчах. Но голос имел вполне генеральский. Не говорил, а приказывал, не советовал, а соответственно давал указание.

Выслушав Юрия Петровича и внимательно ознакомившись с сопроводительными документами из суда, он приказал начальнику по режиму доставить в освобожденный для встречи с адвокатом кабинет по соседству со своим заключенного Репина. Но тут же заявил Гордееву, что при свидании с осужденным в кабинете также будет присутствовать конвоир. В смысле – контролер. На что Юрий Петрович, ласково улыбнувшись, ответил, что это недопустимо, поскольку незаконно. И он категорически против присутствия постороннего при беседе с подзащитным. А если у Бориса Серафимовича есть сомнения по этому поводу, то вот трубка мобильного телефона, а сам Юрий Петрович готов назвать несколько номеров московских телефонов на выбор, по которым господин полковник может немедленно получить исчерпывающую консультацию. Предыбайло подумал и… счел вопрос закрытым.

Сообщил также, уже более мирным тоном, что в колонии имеется несколько специальных комнат в жилом корпусе охраны, которые используются для поселения в них приезжего начальства или же родственников тех заключенных, которым разрешаются свидания с родными. Но последнее тут случается крайне редко, и те две комнаты практически пустуют. Гордеев может остановиться в любой из них. Впрочем, и сам начальник готов оказать ему гостеприимство. Он в настоящее время живет один в поселке, в собственном доме, поскольку семья – жена и дочь – уехали по родственным нуждам в Житомир, к сестрам и матери, и в этой связи он бы с интересом выслушал последние столичные новости. Глухой ведь угол-то!