Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя - Елена Езерская

— Но нельзя же так, чтобы без памяти, — прошептала Анна, — ушел, и все… Память каждому человеку дана. И потом, не могу же я ребенку рассказывать, что отец его — подлец: бросил меня одну и даже денег не дал. Пусть уж лучше — погиб за революцию. Так куда мне идти-то?

— Упрямая ты, — обиделся булочник. — Ладно, если что — возвращайся. А ниточку я тебе дам. Иди переулком до бульвара, там, на перекрестке, мальчишка один ошивается — газеты продает. Зовут его Жак, скажешь, что от булочника, месье Перрюшо. Он тебе дорогу на ту свалку покажет.

— Спасибо вам! — воскликнула Анна и, убрав портрет Владимира в ридикюль, хотела отблагодарить булочника за помощь монетой, но вовремя спохватилась — что же это она? Разыгрывала из себя покинутую и без гроша в кармане, а тут вздумала деньгами сорить!

— Так я пойду? — смущенно спросила Анна, решив не выходить из образа бедной грешницы.

— Дело твое, — пожал плечами булочник. — Но помни: я тебе ничего не говорил. А передумаешь за мертвяком гоняться — знаешь, где меня найти…

Сторож кладбища, куда Анну за монету привел мальчишка с бульвара, посмотрел на нее с нескрываемым удивлением. Это когда же все случилось? Уже и думать пора забыть. Но потом смилостивился и рассказал, что в ту ночь с улицы Каменщиков и впрямь много трупов привозили, правда, потом оказалось, что многие из них и не трупы вовсе. Кто ранен был, кого просто контузило. На портрете, поданном ему Анной, он Владимира не признал, а когда она засомневалась, как тут можно всех упомнить, сторож улыбнулся. Да они здесь каждого раз по двадцать с ног до головы перевернули, не пропадать же добру!

Анну от его откровенности покоробило, но виду она не подала, а лишь спросила, куда девались раненые.

— Кто-то сам ушел, — равнодушно пожал плечами сторож, — а кого-то в монастырскую больницу увезли, ходят к нам сердобольные монахини из прихода Святой Беатрисы. У них и спросите.

Сестра Урсула рассказ Анны выслушала с сочувствием и сразу повела в маленький госпиталь, больше похожий на барак. Сердце Анны, казалось, выскочит из груди — она немедленно бросилась к койкам, на которых стонали и бредили какие-то люди. Анна обошла каждую кровать и всмотрелась в каждого человека, но Владимира среди них не было. По отчаянию, исказившему черты ее лица, сестра Урсула поняла, что Анна не нашла того, кого искала. Она ласково обняла ее за плечи и прошептала:

— Соболезную, дочь моя.

— Нет-нет, — разрыдалась Анна. — Пожалуйста, не лишайте меня надежды! Посмотрите на этот портрет (она снова извлекла из ридикюля заветную миниатюру), может быть, вы вспомните его? Это мой муж!

Сестра Урсула отрицательно покачала головой, но потом вдруг сказала, что в тот день с нею была еще сестра Мария — стоит показать портрет и ей. И сестра Мария, едва взглянув на миниатюру, кивнула — это пан Янек.

— Пан Янек? — растерялась Анна. — Что это значит?

— Разве мадам не полячка? — искренне удивилась сестра Мария. — Я сразу обратила внимание на этого человека. Его голова была разбита, и он все время бредил на каком-то языке, который показался мне похожим на славянский. Что, впрочем, неудивительно — среди тех демонстрантов было много поляков, студентов, эмигрантов. И потом, пани Ванда опознала его.

— Пани Ванда? — Анна уже перестала что-либо понимать. — И почему опознала? Он что, не помнил себя?

— Да, — пояснила сестра Мария, — этот человек не мог назвать ни своего имени, ни вспомнить, откуда он родом. Но к нам приходила женщина из польского общества. Они разыскивали пострадавших в тот день от национальной гвардии, чтобы спасти их от преследования и оказать помощь раненым. Пани Ванда сразу узнала в том мужчине своего старого друга и сказала, что его зовут пан Янек. Она и забрала его с собой.

— Куда? — враз охрипшим голосом прошептала Анна. — И почему она?

— Пани Ванда — очень набожная женщина, — сестра Мария строго посмотрела на Анну. — Она регулярно делает пожертвования на наш госпиталь и сидит в первых рядах в приходе во время службы. Пани Ванда — очень щедрая и благородная дама.

— Но как мне найти ее? — растерянно спросила Анна.

— Приходите на службу в воскресенье, — сказала сестра Урсула. — Уверена, вы встретитесь с нею, и все объяснится.

Анна сквозь слезы поблагодарила монахинь за поддержку, но вышла из госпиталя, едва держась на ногах. Это казалось невозможным! Еще пять минут назад она была так близка к разгадке тайны исчезновения Владимира — нет, она почти нашла его! То, что сказала сестра Мария, подтвердило ее догадку — Владимир действительно случайно пострадал в той схватке. Он был ранен, и контузия временно лишила его памяти. Но это вполне поправимо! Если бы она добралась до него чуть раньше той таинственной полячки!

Но кто она? И почему решилась выдать Владимира за своего соотечественника? Конечно, у Анны мелькнула мысль, что пани Ванда могла просто обознаться. Кто знает, насколько ранение исказило черты Владимира, и он просто напомнил ей кого-то из знакомых. Но, с другой стороны, как могла полячка спутать русскую речь с родной? Да, Владимир вполне сносно говорил по-польски — в самом начале своей армейской карьеры он служил в Варшавском гарнизоне.

А может?.. Анна почувствовала, как все похолодело у нее внутри, — неужели Владимир сделал это сознательно, опасаясь, что его могут принять за русского шпиона? Настроения в отношении России в тот момент были в Париже не самыми лучезарными, а Владимир, защищаясь, вполне мог выдать свою сноровку военного. Но если это так, то почему он до сих пор не дал о себе знать ни Киселеву, ни ей, жене, самому близкому ему человеку?

Анна была на грани отчаяния. Чем больше она пыталась найти ответы на свои сомнения, тем больше возникало встречных опасений и новых вопросов, размышления над которыми еще больше запутывали ее.

Она едва дождалась воскресенья, уговорив супругов Боннэ проводить ее на службу. Анна боялась своей неопытностью в иной вере привлечь к себе и своим поискам нежелательное внимание. Варвара, провожая, все крестила ее на дорогу, на всякий случай, и тихо плакала — Анна сильно исхудала за эти дни. Она почти не спала, а если и проваливалась в забытье, то металась на постели и звала Владимира.

Однако и последняя надежда Анны не сбылась — они вернулись со службы ни с чем. Пани Ванда в церкви не появилась. Мадам Боннэ, по просьбе Анны, осведомилась у священника, и тот сказал, что его самой исполнительной прихожанки сегодня нет. А где найти ее, ведомо лишь Господу Богу.

Вернувшись домой, Анна весь день провела взаперти в спальне. Она на какой-то миг утратила интерес ко всему и смысл жизни. И даже дети не радовали, а скорее раздражали ее. Только осуждающий взгляд Варвары остановил Анну, когда она собралась прикрикнуть на чересчур расшалившегося близ дверей Ванечку, который затеял с Катенькой игру в лошадки.

Наутро Анну отвлек от тяжелых мыслей Санников. Он был еще мрачнее ее самой и белый, как мел. И когда Анна из вежливости поинтересовалась, что случилось, расплакался, как мальчишка. Оказалось, что его друг и литературный наставник, о котором он так заботился все время в Париже, умирал — чах и таял прямо на глазах. Утешая Санникова, Анна немного забыла и о собственном горе. А когда Павел Васильевич немного пришел в себя, сама не заметила, как поделилась своим. Разумеется, она не сказала учителю всего — просто передала картину в целом.