Походы и кони - Сергей Мамонтов

Коновод отдал нам лошадей и умчался галопом. Гайчул же стал крутиться, танцевать и не давал мне сесть. Наконец я влез в седло и тут заметил, что потерял нагайку. Было холодно, я был в валенках и не мог послать Гайчула каблуками. А он, дурак, не понимая обстановки, танцевал на месте.

Между тем наши исчезли, я был один, и обе цепи махновцев палили в меня. Я очень испугался, но головы на этот раз не потерял. Я сорвал из-за спины карабин и стал лупить им Гайчула и перевел его в галоп. Я пригнулся к его шее и бросал взгляды направо, налево и вперед. Потому что махновцы бежали, чтобы закрыть мне выход из мешка. Помню подводчика у убитой лошади. Он пустился бежать, а я подумал: «Махновцы ему ничего не сделают, он же свой для них». Я горячо молился:

– Ангел-Хранитель, выведи меня отсюда! Гайчул, вали, скачи быстрей…

Я проскакал в сотне шагов от переднего махновца, бегущего мне наперерез. Он навел на меня винтовку, я направил на него мой карабин. Этот блеф мне удался – он бросился на землю и не выстрелил, я тоже не стрелял. Еще немного… еще… и мне кажется, что чудо совершилось. Спасибо, Ангел-Хранитель.

Ни спереди, ни с боков не было больше махновцев. Они остались сзади. Пули еще свистели, но курган закрыл меня от их глаз и выстрелов. Я перевел Гайчула на рысь и наклонился, чтобы посмотреть, не ранен ли он. Кажется, нет. Как повезло или, верней, какое чудо случилось! Меня обуяло чувство радости. Как хорошо выйти целым и невредимым из такой передряги… Но рано еще радоваться. Опасность еще не совсем миновала.

Я не видел наших. Но немного дальше я наткнулся на нашу вещевую двуколку. Коренная лошадь была убита. Падая, она сломала оглоблю. Калмык-возница мельтешил вокруг и хныкал. Сзади шагах в шестистах появились махновцы, и пули стали цыкать над нами.

Что ты тут делаешь? Надо чинить оглоблю, – ответил он. Отпрягай пристяжную, садись на нее и удирай. Как же оставить повозку и все вещи? Капитан Малявин не будет доволен. Он мне приказал…

Пули стали цыкать гуще.

– Удирай, и быстро. Я тебе приказываю.

Он стал неохотно отпрягать пристяжную лошадь. Он был так же глуп, как и Гайчул. Оба не понимали обстановки. Брезент был сдернут с повозки. Наверху лежал мой маленький чемоданчик. Мне стоило только протянуть руку, чтобы его взять, не слезая с седла. Я его не взял. Опасность еще не миновала. Я принес его в жертву за чудо моего спасения… В нем еще этот красный шелковый платок… Ха-ха. А все мешки с награбленным? Ха-ха. Они грабили для махновцев. Эта мысль доставила мне удовольствие. Солдат-возница взгромоздился, и мы пошли рысью.

Шагах в пятистах дальше мы увидали в кустах нашу пушку. При переходе через канаву она сломала дышло. Номера и ездовые лихорадочно исправляли дышло при помощи палок и ремней. Тут же был брат и другие разведчики. Мы обменялись с братом взглядом. Как он должен был за меня волноваться! Я остался с ними. На бугре махновцы грабили нашу вещевую повозку и не обращали внимания на орудие. Наконец дышло починили и орудие пошло. Нас было четверо разведчиков. Пока чинили дышло, мы не стреляли по махновцам, чтобы не привлечь их внимания к неисправному орудию, но теперь, когда пушка ушла, мы решили организовать сопротивление. Брат взял наших лошадей, а мы трое открыли огонь с небольшого кургана. Взвод кавалеристов пришел на тот же курган и спешился. Офицер-кавалерист скомандовал дистанцию. Сопротивление началось.

– Один идиот стреляет слишком коротко, – сказал офицер.

«Действительно, чудак, если он даже целиться не умеет», – подумал я. Но офицер, наблюдавший пыль, поднятую пулями, указал на меня.

– Это ты. Этот раз я ясно видел недолет.

Обиженный, я закинул карабин за спину и уехал к батарее. В общем мы счастливо отделались. Потери наши были незначительны. В конце этого дня был смертельно ранен Верблюд – лошадь поручика Виноградова.

Неприятный разговор

На одной из следующих остановок батареи капитан X и вольноопределяющийся Y (я не хочу их называть), наши главные грабители, в сопровождении нескольких сотоварищей, но уже меньшей величины, предстали передо мной.

– Прапорщик Мамонтов, вы отдали приказание покинуть нашу вещевую повозку?

– Да.

По какому праву? Праву?! Что можно было сделать другого? Пули летели роями, махновцы были в нескольких сотнях шагов. Надо было починить оглоблю, заменить убитую лошадь вашей. При таких же условиях починили же дышло орудия. Это было возможно только благодаря вашей повозке, которую махновцы растаскивали у нас на глазах и не обращали внимание на орудие. Вы должны гордиться, что ваши чувалы (мешки) послужили для чего-то хорошего.

– Ваши намеки неуместны. Вы, я вижу, просто струсили и удрали.

– Послушайте, есть разница между орудием и вашей повозкой награбленных мешков. Я никогда бы не дал Гайчула для вашей повозки. Я приехал служить, а не спасать награбленное.

Вокруг нас собрались любопытные. Разговор принимал неприятный характер. Неожиданно я получил поддержку от капитана Обозненко, командира 3-го орудия и очень хорошего офицера.

– Мамонтов слез, чтобы поднять раненого, в самый опасный момент. Но вполне его понимаю, что он не стал рисковать для спасения грабленого. Я бы тоже этого не сделал.

– Вы забываетесь, капитан.

– Нет, это вы забыли чувство чести. Мы ведь не слепые.

Все разгорячились и я уж думал… Но нас разъединил полковник Андриевский, наш непосредственный начальник – X, Y и мой.

– Довольно, X, я все слышал и вполне согласен с Обозненко. Я закрывал глаза на ваше поведение и был не прав, раз вы сами вызываете скандал. Берегитесь. С Y будет просто, раз он не офицер, его выпорют перед фронтом, а вам грозит военный суд… Довольно, я больше ничего слышать не желаю. Вы предупреждены.

Он взял Обозненко под руку, и они ушли.

Сопровождавшие испарились, как будто их и не было. X бросил мне взгляд полный ненависти. Я спокойно его выдержал.

Вскоре оба исчезли из батареи и в нее больше не вернулись. А мы перешли от совершенно разложившегося 2-го конного полка к вновь сформированным прекрасным частям 12-го сводного полка и 11-му Ингерманландскому гусарскому полку.

Киргиз

В одной из пулеметных тачанок батареи ходил жеребец-киргиз. Небольшой, соловый, лохматый и злой. Когда нужно бывало запрягать по тревоге, он не давался. Его обменяли на более покладистую лошадь.

Мы выступили, и через некоторое время киргиз без оголовья догнал батарею, отыскал свой пулемет и пошел чинно около.

В следующей деревне его снова обменяли. Колонна пошла дальше и мы часто оборачивались – не появится ли киргиз. Каков же был наш восторг, когда мы его увидали скачущим за нами.

На новом оголовьи болтался кусок доски. Кавалеристы хотели было его поймать, но встретили такой прием от него, что предпочли оставить его в покое. Он встал на свое место и пошел с нами. Опять его обменяли. Мы долго оглядывались, но он не вернулся. Очевидно, его новый хозяин догадался закрыть дверь в конюшню. Но могу себе представить, что творилось внутри.