Затаившийся - Грегг Олсен

Богатенькие приезжие из Сиэтла думают, что мы старомодны или вообще отстали от жизни.

Мысленно мы улыбаемся в ответ. Лучше быть старомодными, чем страдать от уныния, которое влечет за собой жизнь в большом городе.

Мы предпочитаем свой городок.

* * *

Я сижу дома, а Миллисент трется о мои лодыжки, когда у меня звонит телефон. Увидев, что это Фрэнк Флинн, я понимаю, что не выдержу еще одного разговора с ним. Я никогда не испытывала такой неприязни к родственнику жертвы. Но у отца Софи Уорнер удивительный талант делать самые тяжелые моменты в жизни еще паршивее. Уже девять с небольшим, и у меня есть оправдание. Я не ответила на звонок, потому что спала. Хоть это и не так. Я смотрю на телефон и жду, пока на автоответчике появится новое сообщение. Ожидание затягивается. Наверняка это будет очередная тирада.

«Детектив, – говорит он, – надеюсь, вы заняты поиском улик, доказывающих вину моего зятя. Хелен и я сегодня заезжали к нему домой. Ему хватило дерзости начать мне угрожать. Он сказал, что запретит мне встречаться с Обри, если я продолжу докапываться до истины. Держи карман шире. Фрэнка Флинна так просто не запугать. Вам нужно его допросить. С пристрастием. Хорошо было бы, если б вы могли применить к нему силу. Не заставляйте меня это делать. Просто выполните свою работу и добейтесь от него признания».

Я слышу, как плачет на заднем плане Хелен, вновь и вновь повторяя имя Обри.

Фрэнк прерывает свой монолог, чтобы обратиться к жене: «Обри здесь не главное, Хелен! Главное – наша Софи. Возьми себя в руки!»

Затем он возвращается к своему сообщению.

«Он очень странно вел себя сегодня. Не признался прямо, но наговорил всякого, что явно указывает на его вину. Сказал, что рад тому, что Софи не стало. Да, так и сказал. И вот еще что, детектив: он сложил все ее вещи в коробку и отдал нам. Как будто хотел стереть все напоминания о ней из жизни. С какой стати ему это делать, если он невиновен? Я очень надеюсь, что вы перестанете маяться дурью и закроете это дело. Вы знаете, кто убил Софи. Это был он. Перезвоните мне».

Я достаю из холодильника пиво и выпиваю его, стоя у раковины. В этом я похожа на отца. Ему тоже думалось лучше всего, когда он стоял у окна с бутылкой пива в руке.

Снаружи царит темнота. Прожекторы моего соседа освещают деревянный забор между нашими участками. Распахивается кошачья дверца – Миллисент вернулась в дом.

День выдался долгим. Практически бесконечным. Сначала морг. Потом встреча с Флиннами. Разговор с Джимом Койлом. Визит Шейлы с «Фейсбука». Звонок от Фрэнка. Я чувствую, как возрастает давление. Я не могу допустить, чтобы история Кэти Райнхарт повторилась. Я знаю, что, засыпая, буду думать о том, как подвела ее, позволив убийце избежать правосудия. Такое случается. Наверное, даже чаще, чем я думаю.

Я принимаю душ, чтобы смыть с себя химический запах морга. Вода стекает по моему телу. На запястье я замечаю узкий шрам – единственное напоминание о том случае, когда сама стала жертвой. Он появляется каждый год, когда моя кожа темнеет на солнце.

Каждый раз при виде него я отворачиваюсь.

– Ты прекрасно знаешь, что тебе не следует работать над этим делом, Ли.

На входе в мой кабинет стоит Зак Монтроуз. В то самое мгновение, когда эти слова срываются с его потемневших от никотина губ, я понимаю, что он все знает. Но я по-прежнему уверена, что могу работать над делом. Да, я в долгу перед Адамом. Но это не главное. Я обязана добиться правосудия для Софи и для всех остальных похищенных девушек и женщин. Мне повезло, и я никогда об этом не забываю.

Личные связи не мешают – они мотивируют. Но Монтроуз считает иначе. Я вижу это по его глазам.

Я могла бы совершить обходной маневр и заговорить о его предстоящем походе к врачу по поводу ранней стадии болезни Паркинсона, но не буду. Он не упоминал об этом. Мне сказала девушка-эйчар. Не хочу ее сдавать.

И не хочу причинять ему боль.

– Почему ты не сказала, что это Адам Уорнер нашел тебя? – спрашивает он скорее разочарованно, чем сердито.

Наверное, мне действительно стоило ему рассказать. Я подумала об этом в то же мгновение, когда узнала, что пропала жена Адама Уорнера. Я просто не люблю вспоминать тот день.

Монтроуз садится на стул. Он одет в синюю хлопчатобумажную рубашку и выцветшие джинсы. В другой раз я бы посмеялась над его гардеробом. Он похож на ежевичное мороженое. Мы часто поддразниваем друг друга. Но не в этот раз. Я действительно должна была ему рассказать

– Откуда ты узнал? – спрашиваю я, глядя ему прямо в глаза.

– Столкнулся с Белиндой Стивенс в магазине, – отвечает он. – Ей следовало бы пойти в полицейские, а не в библиотекари.

Или в глашатаи, думаю я.

– Белинда довольно проницательна, – говорю я.

Монтроуз складывает руки на груди.

– Я что, единственный в городе, кто ничего не знал? Я чувствую себя идиотом, Ли. Не люблю, когда меня выставляют дураком.

– Я этого не хотела, – говорю я. – Мне действительно жаль.

– Ты не понимаешь, что это может помешать расследованию?

– В другой ситуации да, – говорю я. – Могло бы. Но это было очень давно. Он всего лишь нашел меня. Больше ничего не делал. Просто нашел.

– Ну да, – говорит Монтроуз. – И это ничуть не подталкивает тебя быть к нему снисходительной.

– Здесь не может быть никакой снисходительности, Монтроуз. Да, я ему благодарна. Очень благодарна. Но я редко об этом вспоминаю. И тебе прекрасно известно, что в ходе расследования я не проявлю снисхождения даже к папе римскому. Я всегда соблюдаю правила.

Монтроуз ерзает на месте. Я хорошо его знаю. Сейчас он размышляет. Монтроуз – прекрасный напарник и всегда поддерживает меня, но он одержим правилами. Иначе и быть не может. Ему нельзя допускать ошибок – второй раз он уже не выкарабкается.

– Ли, нравится тебе это или нет, но его нельзя сбрасывать со счетов. Мы еще не знаем, куда приведет расследование.

Я не защищаю Адама, хотя какая-то часть меня этого хочет. Я могла бы напомнить Монтроузу про Акселя Беккера, на что тот возразил бы, что Беккер стар и полуслеп. Я могла бы упомянуть Обри, но мой напарник сказал бы, что она всего лишь ребенок и сама не знает, что видела.

Но я этого не делаю:

– Мы всегда ищем доказательства, Монтроуз. Да, мы не можем полностью избавиться от предубеждений, но мы никогда не позволяем им затмить истину.

– Такое предубеждение будет нелегко преодолеть, Ли.

– Если бы мой отец изнасиловал соседского ребенка, думаешь, я бы стала молчать?

Он качает головой:

– Это не то же самое.

– Еще как, – говорю я. – Ты же меня знаешь. Ты знаешь, я бы не стала защищать кого-то, кто причинил вред другому человеку. Ни за что. Серьезно. Ты же это знаешь, так?