Салам тебе, Далгат! - Алиса Ганиева

Папа тогда активно занимался «перестройкой», и его родители боялись, что он плохо кончит. Они часами спорили с ним о политике. Несколько раз папа брал меня на митинги. Я стояла на трибуне под памятником Ленину вместе с участниками клуба «Перестройка». Площадь была полна народу, но не помню, знала ли я, чего они хотят и что происходит.

Я тогда еще не очень разделяла папин антикоммунизм, потому что верила в доброго Ильича. Я мечтала о том, как Ленин придет к нам в детский сад и возьмет меня на руки. И еще мне очень нравилось надувать шарики и ходить на первомайские демонстрации. Из громкоговорителей звучала музыка, и люди выглядели очень празднично. А папа не ходил на парады, а собирался с соратниками где-то за очередной трибуной.

Из соседей на Советской я никого не помню, тем более, что вскоре мы переехали на улицу Виноградную – там была пустующая квартира каких-то дальних родственников, работавших в Ташкенте. Я дружила с девочкой Мадиной, которая рассказывала мне анекдоты про Ельцина и Горбачева. Правда, когда во дворе появлялась нарядная Джамиля, Мадина сразу бросала меня и убегала к ней. Еще я играла с девочкой Айкой, и даже заходила к ней домой. Там я обнаружила, что у Айки в туалете целых три унитаза, и к каждому ведут по три ступеньки.

На площадке за нашей многоэтажкой все время игрались свадьбы, и одна старшая разбитная девочка не раз водила меня с собой поесть и попить за чужой счет. Помню, как она наливала себе настоящее вино, поднимала бокал и провозглашала тост: «За нас, за детей!» Мы часто обсуждали с девочками виденных невест. Помню, нам почему-то казалось, что, если пойдет дождь, белое платье невесты обязательно станет черным.

Вечерами двор пустел. Как только с первых этажей доносились знакомые мелодии, все с криком «Санта-Барбара!» бежали к телевизорам. Еще по телевизору часто показывали папу. Он снимался в длинных и скучных передачах. А ночами в одиночку печатал на портативной машинке статьи для первой негосударственной дагестанской газеты «Маджлис», им основанной. Газета пользовалась очень большой популярностью.

Одно время на Виноградной у нас жил настоящий американец. Звали его Виксман. Не помню, зачем он вообще приезжал в Дагестан. Помню только, как я ехала с ним в автобусе (тогда в Махачкале еще ходили автобусы, потом они все куда-то исчезли), и он учил меня считать по-английски до десяти и представляться. Еще меня часто отправляли за хлебом или за кефиром, и я все время стеснялась спросить у стоявших в очереди, кто крайний. А когда мы с мамой стояли в очереди за молоком, я научилась читать. Мне было тогда четыре года.

А когда мне было пять, на Виноградную неожиданно вернулись хозяева. Они бежали из Ташкента в связи с какими-то политическими волнениями. Наверное, тогда как раз начал распадаться Советский Союз. И нам снова пришлось переехать.

На этот раз мы поселились в доме на улице Кирова, куда нас пустили бесплатно родственники. Это была четырехэтажка, с очень крутыми ступенями, низкими потолками и тесными квартирками, в которых обитал всякий рабочий люд и большие тропические тараканы. По лестницам шатались пьяные, которые ломились в двери.

Дети в этом дворе постоянно выясняли отношения. Война шла между «националами» и «русскими», все дрались, и я в том числе. На первом этаже жили мальчики-разбойники, которые все время делали мне пакости. Один раз натравили на меня собаку, в другой раз украли санки, в третий – потрепали в подъезде. Пока я жила на Кирова, я почему-то очень полюбила природу. Мне все время хотелось что-то посадить или вырастить. На этой почве мы как-то сильно поссорились с двоюродной сестрой. Я не разрешала ей наступать на траву, и она стала специально топтать ее ногами.

В нашей двушке было очень тесно. Когда родился мой младший брат, он спал в раскрытом чемодане на балконе. А еще на кухне не было духовки, поэтому мама пекла торты в специальной печке, и торты получались прямоугольные. Меня это очень удручало, я мечтала о круглых тортах.

Во время житья на Кирова случилось последнее праздничное 1 Мая в моей жизни. Помню, мы стояли на центральной махачкалинской площади, и мама мне сказала, что это последний парад и коммунисты скоро уйдут. На мне тогда было синее шерстяное платье, а голова была выбрита налысо.

Папа к этому времени бросил политику. Он понял, что на всех постах и в правительстве остались те же самые люди, а его идеализм никому не нужен. К тому же в игру стали вступать бандиты всех мастей, и связываться с ними не хотелось. Так что папа стал заниматься биржей, акциями и ваучерами. И когда появились деньги, сразу же купил первую попавшуюся квартиру в панельной «хрущевке» поближе к моей школе – на время, пока не достроят кооперативный дом. Я училась во втором классе, когда мы переехали на улицу Махача Дахадаева.

Мы заселились в панельный дом напротив электрической подстанции и большого бомбоубежища в виде травянистого холма. От холма двор отделялся забором и гаражами. Мы, дети, только тем и занимались, что перескакивали через гаражи, перелезали через забор и резвились на верхушке бомбоубежища. А потом удирали от старого сторожа, который гнался за нами, кидая в нас камни.

Говорят, что электроподстанции негативно действуют на психику человека. Возможно, поэтому в доме было много сумасшедших. В квартире этажом выше жили брат с сестрой, постоянно скандалившие между собой. А под нашей квартирой жил человек, которому на голову упала штанга. Он подолгу громко кричал и тем третировал своих домашних. Соседкой по площадке была запущенная старуха в лохмотьях, которая постоянно стучала к нам в дверь и чего-то хотела. Она была родом из Украины, где у нее остались племянницы, но племянницы не хотели ее видеть. В конце концов, старухой занялась хваткая продавщица из соседнего магазина. Она взяла над ней опекунство, держала ее взаперти, а после скорой старухиной смерти вселилась в квартиру.

В соседнем подъезде жил больной подросток по кличке Вампир. Вампир выкручивал лампочки в подъездах, едва умел говорить и спал на балконе. Он был в сущности добрый малый, но быстро спился и скололся. В доме жило много наркоманов и алкоголиков. Однажды ночью кто-то выпивший выпрыгнул с пятого этажа и раздробил себе пятки. А Валера из соседнего подъезда спьяну пырнул кого-то ножом.

На лестничных площадках валялись шприцы. По слухам, каждый день ранним утром фургон с наркотиками приезжал в соседний двор и наркоманы со всей округи шли за дозой. Впрочем, соседний двор был гораздо приличнее нашего. Там было много детей и пространства. Я не любила общаться с детьми со своего двора и все время уходила играть к соседям. За это мне периодически попадало с обеих сторон. А еще в соседнем дворе жил голубоглазый мальчик по имени Гасан, который был старше меня на год. Как-то в начале сентября, когда на море бушевал шторм, он пошел с друзьями поиграть в мяч на опустевшем городском пляже. Во время игры мяч упал в воду, Гасан нырнул за мячом и начал хохотать и делать вид, что тонет. И вдруг стал тонуть по-настоящему. Но друзья ему уже не верили, а только смеялись. Тогда Гасан закричал: «Клянусь Аллахом, тону!» Один из мальчиков подал ему руку, но тут огромная волна отшвырнула мальчика на камень, а Гасан пропал в волнах. Его искали много дней, пока не нашли разбитое тело в нескольких километрах от пляжа. Опознали только по плавкам. А когда мертвого Гасана несли к дому, то вся улица пахла водорослями.