Графиня Калиостро - Морис Леблан

Сочтя момент подходящим, Рауль ударом ноги распахнул дверь и помчался по огороду. Раздались крики — Леонар и почтенная семья Корбю готовы были ринуться вслед за ним. Увы, как раз в эту минуту навстречу друг другу шли две повозки. Напасть на Рауля при свидетелях было слишком рискованно, и враги Рауля остались на месте, как он и предвидел.

В экипаже ехали две монашки. Рауль преспокойно обратился к ним с просьбой помочь бедной женщине, которую он нашел на обочине. Несчастная потеряла сознание. Похоже, ее рука попала под проходившую повозку.

Милосердные сестры, направлявшиеся в Дюклер, поспешили к вдове Русслен и бережно уложили ее в экипаж, укутав шалью. Она так и не пришла в себя и бредила, из груди ее вырывались стоны и хрипение.

Монахини уехали. Рауль неподвижно стоял на обочине, потрясенный зрелищем искалеченных пальцев старой женщины. Он даже не заметил, как Леонар и трое его сообщников подошли совсем близко, окружили, стараясь прижать к изгороди. Леонар уже достал нож…

— Уходите все, оставьте нас вдвоем! — прикрикнула подоспевшая Жозина, — и без глупостей!

Леонар горячо запротестовал:

— Без глупостей?! Величайшей глупостью будет, если ты и на этот раз отпустишь его! По-моему, настало время разделаться с ним окончательно.

— Уходи! — требовательно сказала Жозина.

— Да ведь та старуха непременно донесет на нас!

— Нет, вдова Русслен вовсе не заинтересована в том, чтобы рассказать всю правду. У нее есть причина держать язык за зубами.

Леонар, ворча, удалился. Жозина подошла совсем близко к Раулю. Он пристально глядел на нее, и этот взгляд, кажется, ее смутил. Она первой прервала молчание:

— Каждому свое, не правда ли? В нашей схватке удача сопутствует то одному, то другому. Сегодня ты одержал верх, завтра я… Какой у тебя смешной вид! И какие сердитые глаза!

Он сказал резко:

— Прощай, Жозина.

Она чуть побледнела.

— Прощай?… Ты, наверное, хотел сказать до свидания.

— Нет, прощай.

— Значит, ты не хочешь меня больше видеть?

— Именно так.

Ее веки дрогнули, губы улыбнулись, но улыбка получилась горькой.

— Почему же, Рауль? — негромко спросила она.

— Я никогда не смогу простить тебе то, что видел.

— Что же ты видел?

— Искалеченные пальцы той женщины.

Она поникла:

— Да, я понимаю… Леонар мучил ее… Я запретила ему причинять боль — была уверена, что одних угроз будет достаточно.

— Ты лжешь, Жозина. Ты слышала крики вдовы Русслен, так же как слышала их в Молеврейском лесу. Леонар выполнял твои приказания, а истинный палач — ты, Жозефина. Это ты подослала Леонара в маленький дом на Монмартре, разрешив убить Брижит Русслен, если та будет сопротивляться. Это ты подложила яд в пилюли Боманьяна. Это ты убила двух его друзей, Дени Сент-Эбера и Жоржа д'Изноваля.

— Не смей так говорить! — возмутилась она. Это неправда, и ты это отлично знаешь, Рауль.

Он пожал плечами:

— Ты хочешь, чтобы я поверил, будто преступления совершает другая женщина, твой двойник, в то время как ты, Жозефина Бальзамо, ограничиваешься невинными проделками?! Все кончено между нами, дочь, внучка, правнучка Калиостро. Теперь туман рассеялся, и я ясно вижу тебя такой, какова ты на самом деле: заурядная преступница. — И добавил совсем тихо: — Лживы твоя душа, твое сердце, твой разум. Но и красота твоя обманчива.

Она молчала. Под тенью соломенной шляпки черты ее лица казались удивительно мягкими и кроткими. Упреки любовника ее ничуть не тронули. Никогда еще она не выглядела столь прекрасной, очаровательной, желанной. Рауль спросил себя, не совершает ли он страшную ошибку, о которой горько пожалеет завтра же. Быть свободным от Жозины? Такая свобода сделает его несчастным…

Глядя ему в глаза с невыразимой нежностью, она промолвила:

— Нет, моя красота не обманчива, Рауль. Ты вновь вернешься ко мне.

— Никогда!

— Нет, Рауль, ты не сможешь жить без меня. «Беспечная» стоит недалеко отсюда. Завтра я жду тебя на ней…

— Я не вернусь, — сказал он, с трудом удерживаясь, чтобы не упасть пред ней на колени.

— Но почему ты так трепещешь? Почему так бледен?

Он знал, что вся его жизнь зависит от того, сумеет ли он сейчас промолчать. Он должен был бежать, не оглядываясь и не вступая с ней в спор. Он оттолкнул Жозину, судорожно цеплявшуюся за его одежду, и стремительно зашагал прочь.

Всю ночь напролет Рауль крутил педали велосипеда. Он колесил, куда глаза глядят, не разбирая дороги. Под утро, вымотавшись до предела, рухнул на кровать в одной из гостиниц Лильбонна. Он сказал, чтобы его не будили, и проспал больше суток.

Когда он проснулся, им владело одно желание: снова сесть на велосипед и вернуться на яхту к графине.

Это было только начало борьбы с любовью.

«Почему бы мне не уступить и на этот раз? Через два часа я буду рядом с ней. Ничто не помешает мне порвать с ней несколькими днями позже, когда я подготовлюсь, настроюсь…»

И все же он не мог отправиться к любовнице: воспоминание об искалеченной руке вдовы Русслен приводило его в ужас, так что кровь останавливалась в жилах. И Жозина оказалась способной на такое! Она могла убить, она не отступала перед самым грязным делом, считая кровь и насилие чем-то вполне естественным, если только это было ей выгодно. Рауль же испытывал к убийству физическое отвращение, одно предположение, что его могли втянуть в дельце подобного рода, вызывало у него содрогание.

И он никуда не поехал. Но чего это ему стоило! Как душили его рыдания! В каких стонах изливал он свою бессильную тоску и отчаяние! Жозина протягивала к нему свои прекрасные руки, ее уста тянулись к нему с поцелуем. Как было устоять перед сладострастным зовом этого обворожительного создания?! Страдая до глубины души, только сейчас он постиг всю меру горя, которое сам причинил Клариссе д'Этиг, только сейчас он понял, как она несчастна. Мучимый угрызениями совести, он мысленно обращался к юной девушке с самыми нежными словами, напоминал ей о трогательных страницах их любви.

Он сделал решительный шаг. Зная, что барон д'Этиг не осмеливается перехватывать адресованные дочери письма, Рауль набрался мужества написать ей: «Милая Кларисса, простите меня! Я поступил по отношению к вам, как последний негодяй. Я надеюсь, что вы позволите мне искупить свою вину, я верю в ваше великодушие. Еще и еще раз молю о прощении. Ваш неверный Рауль».

«Возле нее я забуду все пережитое, — сказал он сам себе. — Меня спасут ее чистые глаза и нежные губы, ее прекрасная, благородная душа!»