После заката - Александр Варго

Кирилл выразил сомнение: а будет ли к тому времени Толян способен к трудовой деятельности?

Форносов возмутился: да он, да ему… Да отрубите ему руки, да выколите ему глаза, — он вам вслепую пальцами ног новый трамблер поставит, сколько там ни выпито! Трофим скупо подтвердил: поставит. Мастерство не пропьешь.

Потом они долго дозванивались в Сланцы по лихоедовскому «Алтаю». Дозвонились, договорились, — друг-приятель оказался не прочь зашибить пару лишних сотен, прокатившись до поворота. Плюс цена трамблера, разумеется. Условились о времени рандеву: десять вечера, до того у кустаря с мотором обнаружились какие-то неотложные дела…

Со вторым пунктом плана пришлось провозиться дольше: очередь из желающих оторваться от праздничного стола ради поездки к шоссе не выстроилась… Со скрипом уломали Генаху, оставшегося для Кирилла бесфамильным, — того самого рыжего парня, что пропылил на ЗИЛе мимо их «пятерки», сбившей лисицу.

Генаха от возможности заработать ни малейшей радости не выказал и потребовал деньги вперед. Кирилл понял: придется ехать с ним. А то вернется, скажет, что никого не дождался, — и поди проверь, ездил или нет.

Получалось, что из Загривья они выберутся незадолго до полуночи…

Или чуть позже — если Толян слегка переоценивает свое умение ставить пальцами ног трамблеры.

1

Гроза, о которой столь уверенно говорила утром Клава, и в самом деле надвигалась на Загривье: с запада наползал плотный строй темных, угрюмо-свинцовых туч.

Стемнело необычайно рано — вчера в это время, около девяти вечера, было еще светло. Ветер стих — деревья стояли безмолвными призраками, ни один листок не шелохнется. Воздух казался пропитанным электричеством. Все живое затихло, притаилось: в ветвях не перекликались птицы, на лугах смолкло бесконечное стрекотанье кузнечиков. Дышалось тяжело…

Близящееся ненастье угнетающе подействовало и на рыжего Генаху. А может, он и по жизни был нелюдимым и молчаливым парнем.

Так или иначе, с Кириллом водитель (и, как оказалось, — владелец) старого ЗИЛа общаться не пожелал: попытки завязать разговор проигнорировал, а на пару прямых вопросов ответил маловразумительными междометиями.

Ну и черт с ним… Проделать сорок пять километров туда и сорок пять обратно с угрюмо молчащим спутником — удовольствие маленькое, но как-нибудь уж Кирилл потерпит. Лишь бы добраться до шоссе и получить вожделенный трамблер…

Спиртным от Гены и на самом деле попахивало — не так уж и сильно, опрокинул парень сегодня одну-две рюмки, не больше. Но вел себя как-то нервно: вертел головой во все стороны, бросал тревожные взгляды в зеркало заднего вида, один раз даже притормозил, несколько секунд напряженно всматривался куда-то вперед, в густеющие сумерки — потом облегченно вздохнул и тронул ЗИЛ с места. Кирилл пожал плечами: он тоже посмотрел туда, но ничего подозрительного не увидел. Возможно, Генаха уже лишался прав по пьянке — и теперь ему, как той пуганой вороне, повсюду чудятся засевшие в кустах инспектора…

Когда Геннадий вставил в магнитолу кассету, Кирилл было обрадовался: все-таки какое-то развлечение. Поспешил: кабина наполнилась мерзкими звуками. Визжащими, скрипящими, свистящими…

Кирилл не сразу, но сообразил: так это же Маринкина «психоделика»! Он поморщился, несколько демонстративно. Генаха намек проигнорировал. Более того, вновь бросил тревожный взгляд в зеркало заднего вида, — и прибавил громкость. Тут уж его пассажир не выдержал, и высказал свое мнение о звучащем саунд-треке. Геннадий в ответ разродился фразой, рекордной по длине и содержательности:

— Не нравится — пешком ходи.

Они все психи, сказала сегодня Марина, самые сумасшедшие психи, они поминают родителей кровью и устраивают танцы под дикую музыку… Может и так, но просматривается в здешнем сумасшествии система и логика… Не очень понятная со стороны логика, но… Кирилл вдруг подумал, что знает , зачем Рябцеву усилители и динамики: чтобы, ха-ха, слушать музыку, зачем же еще? Слушать так уж слушать, везде и всем, — в каждом доме Загривья, и в окрестных полях, и на уставленном свастиками кладбище… И на болоте Сычий Мох, если кто-то отправился туда с корзинкой собирать «деньгу»… Не таскать же с собой плеер, если вдруг захочется потанцевать на болоте? Концерт по заявкам своих, скажет в микрофон Рябцев, прежде чем дернуть большой рубильник, а чужих нам тут не надо, чужие идут пешком восвояси… Музыка у нас психоделическая — делает психов, ха-ха, качество гарантировано! Сойди с ума — и станешь своим, пон<Я>л, нет? И тоже пойдешь на болото с большой такой корзинкой… С двухведерной. За деньгой.

ЗИЛ остановился. Генаха матернулся. Магнитола стонала, визжала и скрипела. У Кирилла появилось нехорошее предчувствие…

Двигатель работал странно — то взвывал, перекрывая «музыку», то сбрасывал обороты, чуть не глох. Гена, ничего не сказав, распахнул бардачок, что-то схватил из него (Кирилл не успел разглядеть, что именно), выскочил из кабины. Через секунду лязгнула поднимаемая крышка капота.

Да что ж за день сегодня такой, фатальный для автотехники? А вот такой… Родительский…

Ничего, утешал себя Кирилл, все-таки не заглохли мертво, как «пятерка»… Коли уж Геннадий успешно раскатывает на древнем драндулете, должен знать его как свои пять пальцев, сейчас что-нибудь подтянет-подкрутит… Запас времени есть, успеют.

Остановились они у самой границы полей и леса — дорога делала здесь поворот и исчезала среди деревьев. От Загривья километров восемь или десять, до выезда на шоссе — больше тридцати. Успеют…

Но секунды капали, неумолимо съедая запас времени. Геннадий не возвращался, и все его усилия каких-либо изменений в работу двигателя не вносили. Ладно хоть идиотская запись закончилась, и Кирилл, естественно, не стал переворачивать кассету.

Измучившись бесплодным ожиданием, он открыл дверцу, вылез из кабины… Гена в прямом смысле слова ушел в работу с головой, причем трудился методом Толяна Форносова — вслепую, на ощупь, без какого-либо источника освещения. Хорошо что не пальцами ног… Отвлекать его не хотелось, — однако спустя пару секунд вынырнул сам, успокаивающе кивнул Кириллу:

— Щас поедем… Ты… эта… в общем…

Говорил он громко, перекрывая звук работающего двигателя. Но между словами делал длинные паузы, — словно вследствие природной молчаливости, усугубленной одинокими рейсами, успел изрядно подзабыть, как именуются те или иные предметы и явления, — и вспоминал по ходу речи.

— Там… эта… в кузове… канистра, в общем… ты эта… принеси… у самой кабины… под тряпками…

И он снова нырнул в глубины двигателя.

Кирилл поспешил было к кузову, но тут же понял, что ничего там не разглядит, стемнело окончательно. Вспомнил, что только что видел фонарик в распахнутом бардачке — запрыгнул на подножку, достал.

Фонарь был небольшой, на две цилиндрических батарейки, потертый и с треснувшим стеклом, — но луч света выдал сильный и яркий. Кирилл быстро прошел вдоль грузовика, прикидывая, как бы перемахнуть в кузов и не слишком при этом испачкаться, — «зилок», честно говоря, напоминал поросенка, отыскавшего в летнюю жару шикарную, глубокую и грязную лужу.