Колдовской мир: Волшебный пояс. Проклятие Зарстора. Тайны Колдовского мира - Андрэ Нортон

Она сняла руки со стола и смотрела теперь не на карты, а на меня поверх свечей в лучах звезды.

– Ты видишь, как это верно, Кетан? Перед тобой величие, только протяни руку. Путь будет труден, но путь к власти и не бывает легким. Ты должен остерегаться, но перед тобой успех и единение с другими. Это хороший расклад. И все же… – Она снова обратилась к карте Мага, лежащей в восьмом доме. – Все же я не понимаю. А, случается, что смысл знаков остается тайной. Остальное же, насколько я понимаю, верно. Мы еще будем править Кар До Проном, сын мой, а может быть, и не только им.

Ее взгляд устремился поверх карт на стену, словно она заблудилась в блистательных грезах. Дважды она кивнула в ответ своим мыслям. Потом торопливо сгребла карты, вернула их в шкатулку и поднялась из-за стола.

– Радуйся, что Урсилла тебя бережет, – бросила она, поворачиваясь к двери. – Магус наковал серебряных болтов для арбалетов и поклялся до тебя добраться, а серебро смертельно для оборотня. Пусть себе правит здесь, пока может. Недолго ему осталось.

Шорох юбок по полу – и она скрылась. Но ее гадание зародило во мне кое-какие мысли. Теперь я перебирал в уме карты и смысл, который извлекала из них мать. Я был бы не так впечатлен, если бы не озадачившая ее карта Мага. Мастер искусств и мудрости – как это было от меня далеко! Такие люди были – каждый слышал рассказы о Голосах и об Иных, одни из которых были от Света, другие – от Тьмы. Но они жили отшельниками и могли подолгу не показываться на глаза – не всякий даже встречал людей, которым довелось их видеть!

Я беспокойно вышагивал вокруг плиты-алтаря. Голод и жажда меня не мучили, не чувствовал я и усталости. Быть может, возведенные Урсиллой стены хранили меня от телесных забот. Не хватало мне только терпения. Я жаждал заняться делом, которое привело меня в Кар До Прон.

И вот я принялся рассматривать комнату острым взглядом пардуса. Мне представлялось, что Урсилла должна была скрыть пояс здесь, где хранила все орудия своей Силы. У стены стоял шкафчик с плотно закрытыми дверцами. В нем хранились травы, сосуды с жидкостями и порошками для чародейства… Нет, это слишком просто. В другом шкафу, у двери, она держала те свитки, к которым меня не допускала. Не скрыт ли пояс в одном из них? Если так, мне до него не ближе, чем до серебряной поверхности луны!

Я метался взад-вперед, нетерпение подхлестывало меня, как хлыст или голод, грызущий изнутри. Свечи горели, но не оплавлялись. Должно быть, их воск не скоро растает. От стойкого запаха трав у меня побаливала голова и медленно, но верно наползало уныние. Из всех успехов мне виделся только успех Урсиллы. А ради своего успеха она готова была принести в жертву меня.

Не знаю, когда я распознал в депрессии врага. Возможно, когда я напрягался, испытывая Силу, которой обладал, чтобы контролировать смену своего облика, долго дремавшая часть моего разума частично пробудилась к жизни. Укрепило ли его предсказание, которое так обрадовало мою мать, хотя она и была озадачена той единственной картой?

Все эти догадки были пустым делом. Разум Кетана снова брал власть над моей двойственной природой. Я сознательно сдержал метания беспокойного пардуса и растянулся у алтаря. Если кто за мной подсматривал, он должен был счесть, что я покорился и смиренно жду, что предпримет Урсилла.

А это было далеко не так. Я упорно искал выхода – и не только обычным зрением. В первую очередь я присмотрелся к горевшим в лучах звезды свечам. И понемногу уверился, что именно они каким-то образом создавали стены моей тюрьмы. Свечи горели оранжево-красным пламенем. Смешиваясь, эти цвета напоминали о телесной силе и уверенности в себе. Да, Урсилла вполне могла черпать магию из этого источника.

Что ей противопоставить? До того как стал оборотнем, я никогда не задумывался о магии и Силах. Хроники, как ни старательно отбирала их Урсилла, часто рассказывали о деяниях арвонцев, о схватках Владык и Голосов с Силами, неподвластными оружию.

Я снова представил свои воспоминания в виде хранилища свитков. В первый раз этот образ дался мне с великим трудом, теперь же пришел быстрее и стал ярче. На сей раз я знал, чего ищу. И был почти уверен, где надо искать.

Против красного цвета тела встал… желтый цвет разума? Нет, я искал сейчас не его, окрашенная в желтый логика лежала за пределом моих знаний и умений. Что же тогда противопоставить тауматургии – твердыне знания? Теургию – чувства, веру, убеждения – голубой цвет!

А против оранжевого оттенка самоуверенности, всепоглощающей веры в свои силы? Я снова стал искать.

В мире природы человек творит лишь собственный образ. Но так ли это? Творящий красоту смиренно признает, что он орудие, а не создатель. В его силах взращивать, пестовать красоту. Но созданное его усилиями никогда не сравнится с тем чудом, что было замыслено до воплощения. Итак, художник всегда ищет, он лишен самодовольной уверенности, что полностью воплотил задуманное.

Зеленый – это магия поиска, скрытая во всем, произрастающем на земле.

Голубой и зеленый.

Если ответ найден, как мне его применить? Где я видел эти цвета в знаках Силы?

Мысленная картина изменилась. Я снова полз к саду Звездной башни, видел колонны голубовато-зеленого сияния над пышными травами. Башня скрывала в себе тайну, к которой мне не было доступа.

Но в час нужды я невольно сохранил в мыслях образ башни. Я постарался представить, как иду по дорожке, как вхожу в ту остроугольную комнату, где лежал раненым. Я стал мысленно воображать эту комнату. Вот так и так…

Только картина все расплывалась в мыслях. По ней разбегалась рябь, как на потревоженной водомерками глади пруда. Комната… вот она какая!

Я вложил всю волю в одно усилие. Но…

Передо мной встала не памятная мне комната. В этой не было кровати – и все было не так. По стенам петляли унизанные сияющими дисками бечевки, подвески подмигивали внутренним светом. Трое стояли в кругу из таких же цепочек дисков, разорванном в пяти местах высокими подсвечниками, в которых горели зеленые свечи. И пламя их было голубым и зеленым, как и стены вокруг.

Поначалу фигуры людей туманились, расплывались. Но переводя взгляд с них на огоньки свечей и обратно, я сумел увидеть их ясно, словно сдвинулась мешавшая взгляду вуаль или завеса.

Лунная дева! Она первой приковала мой взгляд. На ней опять было платье из лунных дисков и на груди подвеска с рогатым месяцем. Ее тело было серебристо-белым, как цепочки связавшего их круга. И в руке ее сиял серебряный жезл, перевитый теми лунными цветами, что она собирала при нашей первой встрече.

Рядом, тоже лицом внутрь круга, стоял незнакомец-оборотень, теперь в облике мужчины. Его загорелое тело было обнажено до пояса, в руках – рукоять меча, упиравшегося острием в пол. По клинку пробегали мелкие волны голубого света.

Третьей была женщина, отказавшаяся дать мне убежище в Звездной башне, а позже врачевавшая мои раны. На ней вместо одежды всадника, в какой я видел ее раньше, была хламида посвященной – зеленая. Пояс обвивали лозы со свежими листьями. Такие же она вплела себе в волосы, вольно спадавшие на спину.