Император Август и его время - Игорь Князький

Высадка легионов из Македонии также принесла Антонию нежданные неприятности. Легионеры ждали от своего полководца, соратника и друга Цезаря решительных действий против его убийц, а он вместо этого затеял никому не понятную вражду с молодым наследником диктатора… Когда же Антоний попробовал вдохновить солдат денежной раздачей, то те только подняли его на смех. Октавиан-то обещал через своих людей, каковых консул тщетно требовал выдать ему, в пять раз большую сумму! Тогда Антонию пришлось действовать самым решительным образом. Военные трибуны по его приказу схватили наиболее дерзких крикунов, а для забывших о воинской дисциплине солдат была объявлена даже децимация – казнь каждого десятого. Мера, надо сказать, исключительная, применявшаяся крайне редко и обычно к тем, кто бежал с поля боя. Пожалуй, в последний раз это было во время восстания Спартака. Тогда Марк Красс устроил децимацию обратившимся в бегство легионерам, жертвами которой стали до 400 человек. Антоний, проводя свою децимацию среди тех, кто позабыл о воинском порядке, пыл вскоре умерил и значительную часть обречённых пощадил. Жёсткими мерами ему удалось добиться дисциплины в своих войсках.

Тем временем Цицерон даёт прямой совет Октавиану идти с собранными им легионами прямо на Рим. Сам он, правда, после двух филиппик столицу вновь покинул и пребывает в своих загородных имениях, но молодой Цезарь начинает его всё настойчивее и настойчивее уговаривать вернуться. Ведь если он с многотысячным войском просто подойдёт к Риму, то его легко принять за мятежного предводителя, к вооружённому захвату власти стремящегося. А вот, если его самого и его армию поприветствует в сенате Цицерон, то он, Октавиан, никто иной как защитник, даже, лучше сказать, спаситель Республики!

А гражданская война тем временем уже начиналась в Азии. В этой провинции Публий Долабелла столкнулся с жёстким сопротивлением её наместника Требония, сторонника Брута и Кассия. Тот отказывался пустить консула в главные города провинции Пергам и Смирну. Попытка Долабеллы силой утвердиться там потерпела неудачу. Тогда он стал действовать хитростью. Согласившись на предложение наместника следовать в Эфес, Долабелла, совершив хитроумный манёвр, подступил к Смирне, каковую люди Требония беспечно не охраняли должным образом, полагая, что консул следует в ином направлении. Центурионы последнего арестовали наместника в постели. Тот, ещё не до конца понимая, насколько всё серьёзно, потребовал, чтобы его отвели к Долабелле. «Тогда один из центурионов высмеял его и сказал: «Ты сам можешь идти, оставь только голову здесь; нам приказано не тебя вести к Долабелле, а только твою голову». И они тотчас же отрубили ему голову. Рано утром Долабелла велел ее выставить у трибунала претора, где Требоний принимал по делам провинции. Так как Требоний был соучастником в убийстве Цезаря и задерживал Антония у дверей сената беседой во время убийства, то разгневанное войско и вся масса рабов, окружавшая его, издевались над его трупом, а голову его в шутку перебрасывали, как мяч, по вымощенному камнями городу и уничтожили её. Так из убийц Цезаря первым был наказан Требоний»[305]. Этот финал былого заговорщика должен был порадовать и Октавиана, и Антония, пусть на тот момент они очередной раз состояли во вражде и состязались, кто первым с верными ему войсками войдёт в Рим.

Три легиона Антония были направлены в Галлию, куда они пошли по Адриатическому побережью. Сам консул, имея при себе легион Жаворонков, двинулся на столицу. Но Октавиан, действуя согласно наставлениям Цицерона, вошёл в Рим раньше. Правда, когда он объявил, что намерен сразиться с войсками Антония, то вызвал этим у своих солдат недовольство. Многие из них не желали воевать со своими недавними боевыми товарищами. Ведь опорой Антония были такие же ветераны походов Цезаря. Иные после этих слов Октавиана покинули его стан, но большая часть всё же осталась. Не из преданности молодому Цезарю, но в расчёте на щедрое вознаграждение, так как он отнюдь не скупился.

Октавиан, не получив сразу ожидаемой поддержки, отошёл из Рима в Арреций, где продолжил набирать солдат. Антоний же появился в столице, где незамедлительно возжелал объявить Октавиана врагом отечества. Однако потеря легиона Марса и вслед за ним IV легиона немедленно охладила пыл консула. Их переход на сторону Октавиана стал сильным ударом по Антонию. Решив до поры до времени не вступать прямо в войну с цезарианцами же, он вознамерился двинуться походом на север Италии, поскольку Децим Брут отказался передать (согласно новому закону) провинцию, ранее ему вверенную, и укрепился в городе Мутине. У него было по разным сведениям от трёх до пяти легионов. У Антония оставалось два легиона, пришедших к нему из Македонии и сохранивших ему верность, несмотря на посулы Октавиана, был легион ветеранов Цезаря, воины его личной охраны, а также новобранцы. В тылу Антония продолжал полыхать своими филиппиками Цицерон, выступая, по сути, откровенным поджигателем гражданской войны. Собственно, он её от души в эти дни и желал. Что могло быть лучше для дела спасения уже почти «утраченной республики», нежели разгром самого злостного цезарианца, каковым представлялся ему Антоний, да ещё при поддержке официального наследника Цезаря? Бодрость Цицерону придавало и то обстоятельство, что Децим Брут хорошо укрепился в Мутине, имел в этой мощной крепости большие запасы продовольствия, что давало возможность выдержать длительную осаду. И действительно, стояние Антония под Мутиной затянулось, а в конце года его консульские полномочия истекали. В Риме на следующий год уже были избраны новые консулы – Авл Гирций и Гай Вибий Панса.

И тут-то настал звёздный час Цицерона. Как пишет Плутарх, «никогда сила и могущество Цицерона не были столь велики, как в ту пору. Распоряжаясь делами по собственному усмотрению, он изгнал из Рима Антония, выслал против него войско во главе с двумя консулами, Гирцием и Пансой, и убедил сенат облечь Цезаря, который, дескать, защищает отечество от врагов, всеми знаками преторского достоинства, не исключая и ликторской свиты»[306].

Для столь юного римлянина это было невиданное доселе карьерное достижение. Позднее, уже император Август так напишет об этих событиях в своей биографии: «Девятнадцати лет отроду по собственной инициативе и на частные средства я набрал войско, с помощью которого вернул свободу государству, попранному кликой. В знак этого сенат в консульство Гая Пансы и Авла Гирция почётным постановлением ввёл меня в сенаторское сословие, дал право подавать своё мнение наравне с консулярами и предоставил мне империй»[307].

Безусловно, преторство Октавиана, его введение в сенат – исключительная заслуга Цицерона. Здесь с его стороны потребовались немалые и непростые хлопоты. Ведь далеко не во всём сенат шёл ему навстречу. К примеру, ему так и не удалось добиться провозглашения Антония «врагом отечества» – сторонников в сенате у того оставалось ещё немало.

Для Октавиана же наступили поворотные в его карьере дни. До этого, собирая под своё знамя войска, он действовал формально частным образом, в любой момент его поступки могли быть признаны беззаконными. Тогда он был вынужден, скрепя сердце, договариваться о возможном союзе даже с Децимом Брутом[308]. Теперь же молодой Цезарь 7 января 43 г. до н. э. прибыл в лагерь близ Арреция со знаками пропретора. Цицерон в эти дни восхищенно именовал Октавиана «divinus adolescens» – «божественный юноша».