Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон

– Не знаю. Какое-то у нас с вами, Джон, ущербное сотрудничество! Я могла бы посоветовать вам отбросить это «если». Но пока сохраняется нынешняя неуверенность, лучше соблюдать осторожность.

– Разумный совет, – заметил он. – Убийство есть убийство… Удивительно, как легко мы забываем, что это трагедия для миссис Чейтер.

– Сама постоянно напоминаю себе об этом. Очень трудно сочувствовать такой женщине, хотя Чейтер, полагаю, был для нее трагедией и при жизни, так что… – Она запнулась. – Она просто создана для трагедий!

– Как это понимать?

– Миссис Чейтер клянется, что не успокоится, пока кто-то не закачается в петле. Вы верно сказали: убийство есть убийство, кому-то придется за него поплатиться. Но не забывайте мой совет: не вздумайте пока делиться с остальными всем, что знаете. Я тоже не собираюсь. А теперь облегчите душу.

Джон кивнул. Поделиться значило снять с души камень. Поэтому он поведал Надин о ночных событиях. Выслушав, она долго молчала.

– Что скажете? – не вытерпел Джон.

– Лично я не говорила бы про Энн. Энн – молодец. – Надин вскинула голову. – Слышите? Холл уже не пустует!

Она спрыгнула с пуфа, подбежала к двери и открыла ее.

– Prenez garde![4] – прошептала Надин. – Les gendarmes sont arrives![5]

Инспектор уголовного розыска Кендалл не делал тайны из того, что никогда не останавливался на полпути. Он ничего не оставлял на волю случая – во всяком случае, хвастался об этом! Его методы, вмешательство в которые он не терпел ни от кого, были совершенными чуть ли не до вульгарности. «Родись я с заскоком в башке, – говорил инспектор, – быть бы мне одним из величайших преступников, но, к счастью для закона и порядка, мозги у меня в порядке, поэтому я их ловлю». Неудивительно, что если полиции требовалось усиление, на подмогу отправляли Кендалла. Судьба забросила его в Черли в тот облачный октябрьский вечер, когда в участок позвонил взволнованный сельский врач.

Он прервал едва начатые наставления и взял телефонную трубку. Несколько секунд слушал, не меняя выражения лица, потом сказал «подождите», пододвинул карандаш и блокнот и потребовал все начать сначала. Взволнованный врач на том конце провода проглотил свое возмущение и повиновался. Кендалл умел производить впечатление, даже заочно. Врач рассказывал, детектив записывал, иногда прерывая его вопросами, причем уместными. Когда разговор завершился, перед ним лежали застенографированными все до единой подробности дела. Так он на практике продемонстрировал свою профессиональную компетентность, заменявшую ему религию.

– Полдюжины человек, вы сами и машина. Едем во Флэншем! – крикнул инспектор сержанту.

– Обыск в «Черном олене»? – уточнил тот.

– Нет, визит в Брэгли-Корт, к лорду Эйвлингу. Выше голову! Подробности по дороге. Вам порицание: позволили полицейскому врачу захворать, когда он нужен позарез!

Сержант и так держал голову выше некуда: таким был его ответ на процедуру усиления. Но, узнав подробности, он, не смея ослушаться и выполняя приказ «гоните под шестьдесят!», все же недоумевал, зачем такая спешка, и решил, что этот зазнайка перегибает палку.

– Я думал, пожар, гражданская война или еще что! – заметил сержант.

– Нет, всего-то пара убийств, – усмехнулся Кендалл.

– Предполагаемых, – уточнил сержант. – Последнее предполагаемое убийство, которое я расследовал, оказалось несчастным случаем.

– Наверное, вы проковырялись там целый месяц! – язвительно бросил Кендалл. – У нас наоборот: несчастные случаи оборачиваются убийствами. Посмотрим, сумеем ли мы разобраться с этим не за тридцать дней, а за тридцать часов.

– Почему не минут? – пробормотал сержант.

Кендалл улыбнулся:

– Может, и минут – кто знает? Вот только нам уже приготовлено одно препятствие, которое нельзя недооценивать. Это и вас касается! – бросил он через плечо.

– Что за препятствие? – поинтересовался сержант.

– Журналист.

– Ясно.

– И не просто журналист, а Балтин собственной персоной! Высадился и крепко стоит на обеих ногах, готовясь к отпору.

– Вот почему вы везете туда целую армию?

– Каково ваше мнение о журналистах, Прайс? – спросил Кендалл.

– Журналист журналисту рознь, – последовал уклончивый ответ. – От некоторых бывает толк.

– Этот поможет, когда мы захотим. Другие тоже. Зарубите это себе на носу, все! Мы едем в дом, набитый гостями, и каждый из них, наверное, считает себя лучшим на свете сыщиком-любителем. При этом один-другой из них могут отправиться с нами в обратный путь в гораздо менее привлекательных ролях! Никакой любительщины, понятно? Не поощряйте их, не позволяйте ничего выпытывать у вас. На этой кухне повар один – я. Я стряпаю и подаю. Все остаются там, пока не разрешу разъехаться. Чья-либо попытка отъезда – повод для усиленного подозрения.

– Для начала подозреваем всех?

– Примерно так. Начиная с самого лорда Эйвлинга и вниз по всему списку. Теперь вы понимаете, зачем мне вся эта армия, Прайс.

Сержант глядел невесело.

– Слышал я от одного – детектива-инспектора, как и вы, сэр… – начал он. – Дайте вспомнить… – Он уставился на лучи фар, взрезавшие темноту. – Вспомнил! «Никогда не объявляй войну, – говорил он, – просто воюй. Объявление оставь юристам».

– Это вы сцапали в июле Тима Три Пенса или кто-то другой? – насмешливо осведомился Кендалл. – Я готов мотать на ус, сержант, не хуже любого другого.

«Держи карман шире!» – подумал сержант.

– Ровно год назад, – продолжил Кендалл, – я был еще сосунком из-под коровы. Воевал без объявления войны и переводил дух, только застегнув на противнике наручники. Но иногда полезно побыть быком в посудной лавке: носишь бороду – не прикидывайся козликом. Мы имеем испорченную картину – видимо из мести, зарезанную собаку, двоих убитых – задушенного и отравленного. Глупо после этого, явившись в Брэгли-Корт, вежливо осведомляться о погоде.

– Все четыре происшествия еще не вышли из сферы предположений, – позволил себе напомнить сержант.

– То же самое относится к вашим мозгам! – грубо заявил Кендалл. – Но неофициально я считаю доказанным, что они варят. Кто такой Падроу? Надежный человек?

– Обычно мы удовлетворены его работой, хотя обращаться к нему приходится нечасто.

– Давно он в этом округе?

– Пять-шесть лет.

– А именно?

– То есть?

– Пять или шесть?

– А что?