Зрелость. Автобиография… почти. Книга пятая. Цикл «Додекаэдр. Серебряный аддон» - Илья Андреевич Беляев

предназначенный для удержания любого находящегося там, обладающего даже незначительной крупицей магии. И все же существовал способ выбраться оттуда…

Однако в скором времени появился некий Оракул, который испугал мир новостью о том, что скоро случится возвращение магов и воцарении их порядка. Но до того момента они будут ждать исполнения пророчества и обрушения магических оков, установленных остатками перешедших на сторону Глеба волшебников.

Война Магов завершилась их полным поражением! Но долго ли продлится это затишье?

Время покажет…

* * *

Евграфий Порфирьевич сидел за своим столом в своем кабинете в психиатрической больнице. Перед ним стояли две опустевшие бутылки из-под коньяка. Усталыми, покрасневшими глазами он обвел комнату, остановив взгляд на двери черного хода, по которой накануне вечером, можно даже сказать, ночью, явился на работу. Исчерпав свой жизненно-ресурсный лимит, Евграфий понимал, что теперь не обойтись без внепланового отпуска. Он уже сейчас представлял, как отреагируют его коллеги на его недельную выходку и тот отдых, что он решил себе устроить.

Оставалось прочесть последние несколько листов, а потом следовало распрощаться с этими «записками сумасшедшего» и все-таки вернуть их. Вопрос только, кому? Следователю? Лизе? «Подставить практикантку и спихнуть всю вину на нее? Можно, но только для того, чтобы остаться чистеньким и выйти сухим из этой передряги».

Мужчина достал бутылку водки и, откупорив, налил в пластиковый стакан. «А, будь что будет. Есть у меня в запасе козырь — третий вариант, о котором никто даже и не подозревает. Именно он и спасет меня, подарит, наконец, спокойствие, долгожданный покой и безмятежность…»

«Переход от прозы к поэзии — один шаг, и душа требовала чего-то нового, того, что еще не происходило. Я, незаметно для себя стал писать стихи. Все, что накопилось за годы, вмещалось не на многочисленных страницах романов, а в нескольких четверостишьях. Я чувствовал, что скоро все будет кончено… я знал это и уже не страшился того, что произойдет в скором времени. Единственное, о чем я переживал, так это о том, что не успею записать все, что страстно желало вырваться из меня и излиться на бумагу, но в этом я ничем себе помочь не мог. Подобное от меня не зависело.

Никто не знает смысла потаенных

Слов, что говорим мы наяву.

Они, как искры от лучины,

Как исповедь, дрожащим звуком вырванным в бреду.

Все кажется легко и просто, как те

Висящие, из детства, в комнате часы,

Но мы не знаем механизмов

И то, что спрятано внутри.

Слова — загадка, мысль, пророчество…

Все то, что не дано постичь.

И это все дается Богом,

Но не привыкли мы учить.

И так проходят дни, недели, годы…

Все крутится, идет вперед, плывет.

На все есть объясненье словом,

И этим мир наш и живет.

* * *

Когда ты плох и слаб душою,

Не можешь оттолкнуться от земли,

Тогда покажутся седыми

Все самые прекрасные стихи.

Опутают клубком проблемы -

Без них никак уж не прожить,

И домик рухнувшей надежды

Уже не сможешь ты сложить.

* * *

Как жить?

Бывают в жизни трудные минуты,

Когда нуждаются в опоре и плече.

А иногда все чувства как пузырь раздуты

И внутреннее «я» готовится к войне!

Все в нашей жизни есть:

Любовь, романтика, томленье сердца…

Но и превратностей судьбы не счесть -

Стучишь, а все закрыты дверцы.

И не понять уже потом

Как быть, как жить и как себя вести.

И мысли сново ни о чем.

И с уст срывается: «Прости!»

Простить, понять, забыть, любить,

Обнять, утешить, дальше жить…

Опять вопрос: «Как жить?»

Как жить? Ошибок прошлых не творить!

* * *

Долги, опутав паутиной,

Потянут с силою на дно.

И ты, боясь ухмылок чинных,

Прячешь ото всех лицо.

И нет уже нигде спасенья

Сгибающейся от забот душе,

И часто думаешь ты не о деле,

А отдаешь дань памяти еде.

Ничто не вечно на картинах

Судьбы несущийся вперед.

Ты думаешь, все будет важно, мило,

А выйдет все наоборот.

«А в деньгах счастье!»

Вдруг скажет кто-то из родни,

И это будет чистой правдой

Ты это все как есть прими!

Опустятся тогда все ивы ветви,

Заплачут о судьбе такой,

И ты поймешь, что жил ты пусто,

Ведь ты, как все — простой!

Не будет больше куковать кукушка,

Не скажет больше ничего,

И ты возьмешь котомку в руку

Уйдешь, с сознаньем правоты сего.

И будет лес казаться глуше,

Ветвями заслоняя путь

И дождь пойдет, морозный, колкий,

И ветер будет в спину дуть.

Найдешь берлогу, брошенную всеми,

И станешь там спокойно спать.

Луна пересечет не раз всю Землю,

Но ты уже не сможешь встать.

* * *

Как жаль…

Как жаль, что близких мы теряем,

Как жаль, что не смогли мы все сказать,

Как жаль, что мы всегда гадаем

Про то, чего нельзя у них узнать.

А как легко могли мы это сделать:

Прйдти, обнять, взглянуть в глаза -

Тогда б они смогли поведать…

И на пол капнула слеза.

Потом бы мы поели каши,

Картошку, сало, хлеба из печи.

Ведь собрались бы за столом родные наши…

А над избой кружат, крича, грачи!

Родные не смогли собраться

И не было ни печки, ни еды

«А может быть, потом удастся?»

Но нет! И мы уже одни!

Как жаль, что близких мы теряем,

Как жаль, что не смогли мы все сказать,

Как жаль, что мы всегда гадаем

Про то, чего нельзя у них узнать.

* * *

Жена, как долго я не видел

Твой милый, добрый, нежный лик.

Уж всех вокруг возненавидел

И все мечтал, чтоб образ твой возник!

Увы, ничто такое не случилось,

Все было скучным и немым.

И будто вечность вся разлука длилась

И образ таял словно дым.

А дни мрачнее тучи проходили

Грозою плакал без тебя закат,

Но мы друг друга не забыли,

И я один во всем лишь виноват.

Но сердце вдалеке не может биться,

И это знают стар и мал,

А расставанье может вечность длиться…

Глупец! Как будто я не знал!

И все исчезнет, рухнув водопадом,

Все покорится треснувшей судьбе.

Вся жизнь покажется теперь мне адом,

Что не приснится и во сне!

Пока