Черный передел - Алла Бегунова

На первое место Анастасия сейчас, бесспорно, ставила верноподданическую любовь к своей монархине. Слитая воедино с любовью к Родине, она являлась для Аржановой отнюдь не пустым, красивым словом, а побудительным мотивом к действиям. Господь Бог дал ей возможность проявить это святое чувство в поступках, и теперь она гордилась успехами.

Вседержитель устами почтенных отцов церкви осуждал любострастие, и Анастасия признавала сие осуждение правильным. Чувственная, плотская любовь, которой научил ее светлейший князь, вовсе не относилась к гражданским добродетелям. Наоборот, ее следовало скрывать. Но, Боже мой, сколько неземных наслаждений испытала она, путешествуя вместе с ним по саду безумной страсти! Яблоко, подаренное Змием, скромной, наивной прародительнице нашей Еве оказалось сладким до терпкости и терпким до боли…

Наконец, сосновый бор остался за поворотом.

Все дальше и дальше уходили от Аржановой петербургские образы. Однако она не грустила об этом. Пусть скрываются за непроходимыми русскими лесами лики властителей, с которыми так трудно находиться рядом. Пусть бывший подданный императора Иосифа II тоскует и ждет, разгадывая по поручению секретной канцелярии шифры врагов и союзников ее родной страны. Пусть идеальная прямая Невского проспекта через густой туман, что всходит по утрам над болотистыми берегами, неотступно ведет к сверкающему шпилю Адмиралтейства. Она еще вернется сюда!

Московский тракт стал приметно расширяться, расходиться на более мелкие колеи, и это говорило о приближении города или деревни с почтовой станцией. Вдали уже виднелись палисадники и дома с двускатными крышами. За ними, чуть в стороне и выше, сквозь легкую изморозь рисовались контуры деревянного храма: высокая колокольня, крыша с пятью маковками, пристройки, галереи.

Мещерский, дав шпоры своему голштинскому жеребцу, догнал экипаж, постучал стеком в окно. Аржанова, проснувшись, подняла голову от подушки.

– Трубников Бор мы давно проехали, Анастасия Петровна, – сообщил ей молодой кирасир. – Впереди – Чудово.

– Хороший город.

– Пора сделать большой привал. Сварить кашу, дать отдых людям и лошадям. Можно и баньку истопить…

– Ну, проситесь на постой в избу побольше да побогаче. Я заплачу.

Так, не слишком поспешая, за десять дней они добрались до древней нашей столицы. Башни и стены Московского кремля остались у них за спиной. Двухэтажный особняк статского советника Петра Алексеевича Вершинина, отца Анастасии, располагался в Китай-городе. Здесь они пробыли три дня.

Аржанова знала, что особо теплых чувств родитель к ней не питает. Ему больше нравился наследник, сын Родион, появившийся на свет на два с половиной года позже Анастасии. Потому после скоропостижной смерти жены Вершинин легко согласился отдать старшую дочь на воспитание в семью ее тетки по матери, бездетной Ксении Константиновны Шестаковой. Сам он женился снова и переехал к супруге в Москву. Служба в городской управе столоначальником шла у него ни шатко, ни валко, но чин V класса он все-таки получил и дом в столице купил. Дети от первого брака выросли. Они самостоятельно, без его помощи устроились в жизни: Анастасия удачно вышла замуж, Родион в четырнадцать лет пошел служить в пехотный полк и через три года стал там офицером. Тут Петр Алексеевич и вспомнил, что первая семья когда-то существовала.

Он охотно принимал дочь и сына у себя, любил получать от них дорогие подарки и рассказывать при встрече трогательные истории о том, какой милой барышней была в юности их матушка, покойная Наталья Константиновна, урожденная Ростовцева. Вторая его жена тому не препятствовала. Женщина добрая, богобоязненная, она и совсем чужих людей могла приголубить.

Увидев на своем дворе целую экспедицию, Вершинин поначалу удивился. Аржанова поведала ему, что ездила в Петербург на губернский бал в надежде приискать себе достойного жениха, ибо вдовство ей надоело, годы уходят и пора подумать о ребенке. Князя Мещерского она представила старым сослуживцем подполковника Аржанова, сделавшим карьеру в столице и ныне отправленным с секретным военным грузом в Курск. Он, Мещерский, и предложил ей ехать вместе с его солдатской командой, поскольку это гораздо быстрее и безопаснее.

Разговор происходил за ужином в столовой у Вершининых. Пили отличное венгерское вино, ящик которого адъютант светлейшего презентовал хозяину дома. Анастасия же подарила отцу золотые часы с цепочкой и брелоками, а мачехе – браслет из серебра с мелкими бриллиантами.

– Меры безопасности в дороге – вещь теперь совершенно необходимая, – сказал Петр Алексеевич.

– А что случилось? – спросил Мещерский.

– Да недели две назад известный здешний вор и разбойник Ванька Каин из острога бежал…

Москва во второй половине XVIII века являлась городом весьма своеобразным. Грозный, красностенный Кремль, древнее жилище русских царей, окружали белокаменные палаты превосходной архитектуры, принадлежавшие старым боярским родам. «Сорок сороков» церквей и соборов сверкали на солнце куполами, покрытыми сусальным золотом. Однако, в отличие от Петербурга, Москва генерального, регулярного плана застройки никогда не имела. Потому она представляла собою не единый городской ансамбль, а скорее – совокупность нескольких деревень, беспорядочно разбросанных на холмах у Москвы-реки и образующих огромный лабиринт, в котором и сами их обитатели могли заблудиться.

Почти от стен Кремля начиналась паутина обывательских улочек с тупиками, неожиданными поворотами, пустырями, развалинами, оврагами. Овраги эти носили наименования. Например, «Страшный», «Бедовый», «Греховный». В них располагались хибары и полуразвалюхи жалкого вида, соединенные, однако, со схронами, пещерами, подземными переходами. Жили там «лихие людишки». Дело в том, что после окончания воровского «сезона» с ярмарок, перевозов, торгов в Москву съезжались на зиму преступники всех мастей. Из лесов в столицу приходили разбойники, потому что пережить холода в землянках и затопах было невозможно.

Московским жителям поневоле приходилось терпеть такое соседство. Потому зимними вечерами они по родным улицам даже не прогуливались. Дома свои окружали высоченными заборами, на ночь крепко запирали ворота, держали в обслуге много сторожей и дворников. Своры злобных псов, спущенных с цепи, свободно бегали внутри городских усадеб, охраняя покой хозяев.

Сыскной приказ, предназначенный для борьбы с уголовниками, существовал, но работал неудовлетворительно. Часто его чиновники только тем и ограничивались, что по утрам подбирали у страшных оврагов тела бедолаг, подчистую ограбленных и убитых ночью, привозили их на телегах к своей конторе и предоставляли родственникам право осматривать и опознавать несчастных.

Как сообщил гостям Вершинин, в штаб-квартире московского генерал-губернатора знали, что Ванька Каин недавно согласился стать тайным осведомителем Сыскного приказа. Ему устроили побег, передав запеченную в калаче ножовку. Рассчитывали с его помощью повязать банду другого крупного вора – Митяя Камчатки. Но что-то не сложилось либо у полицейских, либо у Ваньки Каина. Во время грандиозной пьянки в кабаке у Никитских ворот он заколол Митяя ножом, объединил его банду со своей и ушел в московское предместье Люблино.