Правила русского шамана - Сергей Охотников

– Вот и славненько, – проговорила жар-птица и превратилась в прекрасную молодую женщину, стройную, румяную, с большими зелеными глазами.

– А теперь идемте домой, малыши! – ласково сказала она.

Тимофей Спиридонович с трудом поднялся на ноги, весь взлохмаченный и перепачканный в саже. Заметив свою спасительницу, он радостно заверещал:

– Евфросинюшка Александровна! Вы вернулись! А блинчики домовятам печь будете? Я со сметаной и с медом страсть как люблю!

– Вот только отчищу здесь всё да отмою! А потом сразу блинчики, – пообещала женщина.

Только тогда Ник понял, что перед ним бабка-йога.

Победители некроманта выбрались из развалин мельницы и направились в деревню. Там как раз избушки выбрались на поверхность. Снопы соломы самостоятельно собирали разлившуюся нефть и отправлялись в большой костер на берегу озера. Победителей встречал Ермолай Константинович. На жену он смотрел взглядом восхищенным и немного испуганным. Евфросиния Александровна поцеловала мужа и нежно проговорила:

– Соскучился небось…

– Соскучился, – восхищенно прошептал шаман.

Николаса поразили перемены, произошедшие с бабкой-йогой. Так что он втихаря спросил у Тимофея Спиридоновича:

– Что это с ней? Раньше была злая и старая – не то, что сейчас…

– Это потому, что всю силушку жизненную в жар-птицу вкладывала. Даже на единое доброе слово не оставалось, – пояснил домовой. – Уж сколько мы ее упрашивали прежней стать, тосковали мы по блинчикам со сметаной! Да поздно. Как в бабку превратилась, слушать всех перестала.

– Понятно… – только и ответил Николас.

А Евфросиния Александровна уже поспешила в дом, осмотреть больных. Оливию она легко привела в чувства. Просто поставила девочку на ноги, дала пощечину и сказала:

– Хватит себя жалеть, дорогуша. Ты уже взрослая, а работы непочатый край.

Оливия еще повсхлипывала, но засыпать не стала. Осмотрев колдуна, Евфросиния Александровна пришла к неутешительным выводам:

– У него в сердце кусок металла. Мощное заклинание не дает его извлечь. И к тому же съедает жизненную силу колдуна.

Тут снова пришлось встряхнуть Оливию.

– Не вздумай плакать! – велела Евфросиния Александровна. – Слезы открывают канал лунного шаманства.

Потом все расселись вокруг большого костра и отведали блинчиков с медом.

Луна взобралась высоко на небо. Было уже далеко за полночь, но Нику спать совсем не хотелось. Да и неудобно валяться, когда все остальные работают, очищают деревню и спасают лес.

– Идем, поможем пожар тушить, – сказал Николас Оливии.

Девочка молча кивнула и пошла следом. Казалось, она хочет сказать что-то, но не решается. Николас направил прирученный топор обрубать тлеющие ветки, а черпак закидывать нефтяные лужи песком.

«Настоящий русский шаман наверняка посчитал бы свою работу оконченной, нашел бы печку и завалился спать», – подумал Ник и заулыбался.

Но, обернувшись к Оливии, мальчик увидел, что она чуть не плачет.

– Я всё испортила! Папа так на меня надеялся, а я… У меня ничего не получается! – воскликнула дочь колдуна.

Слезы душили девочку, пару раз она все-таки всхлипнула. Николас был совершенно сбит с толку. Вроде же победили некроманта! Спасли мастера Гримгора…

– Он поправится. Вот увидишь, – проговорил Николас ободряюще.

Оливия разрыдалась, но быстро вспомнила, что слезы – путь к лунному шаманству, и взяла себя в руки.

– Там, под водой, – попыталась объяснить дочь колдуна, – я совсем потеряла голову. Я могла всё испортить!

Ник пожал плечами:

– Ерунда! С каждым такое бывает!

Оливия часто захлопала ресницами. Видимо, мысль показалась ей интересной.

– С каждым? – проговорила девочка. – Но у меня раньше всегда всё получалось… Пока папа был рядом…

– Так у тебя папа волшебник! – воскликнул Николас. – Он сто лет, наверное, учился! Или еще больше! Когда-нибудь мы с тобой тоже выучимся и будем всем помогать!

Этой мысли удалось захватить воображение Оливии. Девочка анимировала большую тлеющую головешку и отбросила ее прочь от живых деревьев.

Потом ребята всю ночь трудились, спасая лес с помощью колдовства. Спать легли только под утро.

Князь Сафаров принес царю свежее человеческое сердце на серебряном блюде.

– Не извольте беспокоиться, Ваше Величество. Это был сущий скот. Никто о нем не пожалеет, – проговорил князь и поспешил удалиться.

Борис Владимирович тяжело вздохнул и подошел к столу.

«Если кто и заслуживает звания сущий скот, то сам князь», – подумал царь.

Именно поэтому выбор Бориса Владимировича пал на Сафарова. Царь посмотрел на сердце, на золотые столовые приборы и острый нож для разделки мяса.

Граф Джаяров оставил Борису Владимировичу подробнейшие инструкции для самостоятельного восполнения жизненной силы. Самым простым и наименее отвратительным методом было пожирание человеческих сердец каждый третий день. До последней минуты царю казалось, что он готов пойти на это. Теперь же он колебался. Возможно, причиной тому были слова князя Сафарова:

«Это был сущий скот. Никто о нем не пожалеет».

А может, так повлиял вид и запах сердца.

– Нет, только не запах, – подумал царь.

Собственный смрад разложения преследовал Бориса Владимировича, перебивая другие ароматы.

– Не стану есть. Лучше смерть, – прошептал царь.

Решение пробудило в нем воспоминание. Борис Владимирович вспомнил, как семь лет назад узнал о том, что его молодая жена больна неизлечимо. Лучшие русские и заграничные врачи оказались бессильны. И только в далеком Тифлисе нашелся тот, кто смог помочь. Царю доносили о темных методах Джаяра. Но лечение подействовало, и Борис Владимирович предпочел не знать об этих методах. После рождения наследника отступать было поздно. Ведь мальчик унаследовал смертельный недуг матери. Царь снова посмотрел на сердце. Он думал о том, что от него зависит судьба близких, монархической династии и всей Руси. Борис Владимирович снова вернулся в состояние полнейшей нерешительности.

В дверь постучали, и тут же в проеме появилась голова Сафарова:

– Ваше Величество! В Кремле депутация боярского собрания. Настроены очень решительно.

Борис Владимирович зло посмотрел на князя, и тот скрылся за дверью.

«Как не вовремя эти бояре, – подумал царь. – Или, напротив, как раз вовремя».

Он так и не мог решить, что же делать…