Принц-странник - Виктория Холт

— Я теперь всегда буду любить дубы, — сказала Генриетта.

Чарлз поцеловал ее, и они замолчали. Генриетта представляла его скачущим на коне, потом в сальной шляпе и с бумажными прокладками между пальцев ног, потом прячущегося на ветвях дуба, листья которого скрывают его от врагов.

Он думал о тех же вещах, но видел все иначе, чем Генриетта. Он видел себя изгнанником, королем без королевства, оставившим в Англии не только кудри, но нечто большее — юность, беспечность, легкий подход к жизни; он чувствовал себя вымотанным и циничным; временами он старался вообще не думать о необходимости возвращать корону.

Теперь он растрачивал время, играя в кости и ухаживая за женщинами, о чем и услышала от матери сестра.

Чарлз неожиданно разразился хохотом.

Это было в любом случае умнее и приятнее, чем сражаться за проигранное дело.

Весть о возвращении короля дошла и до Гааги. В своих покоях Люси пристально смотрела на отражение в зеркале, пока Энн Хилл убирала, ей волосы. Энн знала, о чем думает хозяйка, и печально покачивала головой. Будь она на ее месте, насколько по-другому она вела бы себя.

Люси вдруг сказала:

— Не гляди на меня так, девка!

— Извините, мадам, — сказала Энн, опуская глаза.

— Его не было так долго, — мрачно сказала Люси. — Слишком долго. Я и так хранила верность несколько недель.

— Громадный срок для вас, мадам. Если бы это не требовало дополнительных усилий, Люси влепила бы пощечину этой твари.

— Ты берешься судить обо мне, Энн Хилл, — Люси удовлетворилась репликой. — Побеспокойся лучше, чтобы я не отправила тебя обратно подыхать в сточной канаве.

— Вы не станете делать этого. Вы и я не можем теперь друг без друга.

— Заблуждаешься. Я могу найти служанку посноровистей тебя, и уж во всяком случае не с таким длинным языком.

— Но ни одна из них не сможет любить вас так сильно, как я; и я говорю обо всем, о чем думаю, только из любви к вам.

— Скажи лучше, из любви к нему.

— Мадам, он король!

— О, ты же не думаешь о его титуле. Все говорят, что он готов без всяких предубеждений поиметь девку-прислужницу, если только ему это взбредет в голову.

Энн покраснела и улыбнулась.

— Ага! — закричала Люси. — Вот в этом ты вся. Неудивительно, что у тебя нет любовника. Мужчины любят тех, кто готов броситься им в объятья, забыв обо всем на свете. Увидев такую, как я, они говорят: «Люси готова на все! Люси мне по душе!»И они абсолютно правы, Энн, потому что мне жизнь не в радость без любовника. Я рано открыла это. Я поимела первого любовника, когда мой дом грабили и сжигали солдаты армии круглоголовых, а встретились мы с ним где-то за час до их прихода. Если ты можешь заниматься любовью в таких условиях, о тебе мужчины скажут: «Ага! Эта штучка мне по душе!»

— Вряд ли его величество, рискуя жизнью при Вустере и думая о том, что вы в этот момент резвитесь с другим мужчиной, говорил себе: «Эта подружка мне по душе!» Уверяю вас, он считает иначе.

— Уверяешь? Какое право ты имеешь в чем-то уверять меня. Но ты права, Энн. Едва ли он радовался моему грехопадению. Но не ему ли лучше других понять, что толкнуло меня на этот шаг? И, в конце концов, есть Мэри, моя дочка!

— При чем тут Мэри?

— Другой на моем месте позаботился бы, чтобы ребенок не родился. Но я не могла так поступить. Я слишком добра.

— Вы слишком ленивы, — сказала Энн.

— Подойди поближе, девка, чтобы я могла отхлестать тебя по щекам.

— Милостивая госпожа, как вы объясните королю факт появления малышки Мэри?

— Как можно объяснить факт появления ребенка? Есть только один способ появления детей на свет, других не придумано. Но я могла бы заявить, что это его ребенок.

Краска раздражения выступила на щеках Энн.

— В городе только глухие не слышали о том, что это ребенок ваш и сэра Генри.

— Это правда, Энн. Никто бы не поверил в законность рождения этого ребенка… Тише! Она, кажется, заплакала. Пойди, взгляни!

Энн удалилась и вскоре вернулась с двумя детьми: девочку она держала на руках, а следом за ней шел мальчик двух лет с милыми черными глазками.

— Ага! — сказала Люси. — Вот и юный Джимми пожаловал.

Джимми подбежал к матери и взобрался на колени. Она засмеялась его бесцеремонности. Мальчик был любимцем дома, и его блестящие глаза выражали уверенность, что любое его желание будет исполнено.

Люси нежно поцеловала его.

— Мама, — сказал мальчуган. — Джимми хочет леденцов.

Его руки уверенно потянулись к блюду со сладостями; Люси смотрела, как он запихивает их в рот.

Сын короля! — подумала она и, вспомнив про Чарлза, снова слегка помрачнела. Она сейчас страстно хотела — нет, не быть верной отцу мальчика, ибо Люси не могла желать невозможного — она хотела, чтобы не было его отъезда и чтобы у маленькой девочки, которую сейчас убаюкивала Энн, был тот же отец, что и у Джимми. На секунду лицо Люси озарилось надеждой: а нельзя ли представить девочку дочерью Чарлза? Нет, исключено. Слишком многие были свидетелями ее рождения и исподтишка смеялись, что любовница Чарлза завела себе нового мужчину. Нет, объяснить рождение Мэри было невозможно; Чарлз все равно узнает.

— Еще сладенького, еще сладенького, — закричал сластена Джимми.

Люси погладила курчавую голову мальчугана. За такого мальчишку Чарлз должен быть благодарен ей, подумала она.

Вошел Генри и немедленно выставил Энн с детьми, ибо он появился не для того, чтобы любоваться детьми. Его горящие глаза понимающе смотрели на любовницу.

Чуть помолчав, она сказала:

— Его величество в Париже, Генри.

— Знаю. И скоро он вспомнит про свою Люси. Что тогда?

— Что тогда? — эхом отозвалась Люси.

— Сиднею пришлось отойти в сторону. Я намерен вести себя по-другому. Я очень доволен, что мы сможем представить ему нашего ребенка.

— А что он скажет по поводу его появления?

— Он все поймет. Если не он, то кто же? Это в духе Чарлза — никого не порицать. Да и как иначе: увидев, как обстояло дело, он сам скажет, что рассчитывать на твою верность на столь длительный срок по меньшей мере неразумно, за такое время святой впал бы в искушение. Любя нас обоих, он нас простит. У тебя на редкость унылый вид, Люси. Ты сожалеешь о его королевском величестве? Ручаюсь, что ничего не будет… Я уж не говорю о его королевском благородстве.

— Он очень добрый и нежный.

— Зато я другой. Другой! Ты думаешь, что если он король, то этим все сказано? Ну, приободрись же, будь беспечной, как он… Кстати, вчера за городом я видел статую с изображением женщины, у которой детей как дней в году, и всех она родила в один присест. Вот это достижение, а? Что, если бы вместо одного доказательства нашей любви было бы триста шестьдесят пять, которых мы бы и представили его величеству? Что бы он сказал тогда, представляешь?